Перфект, как известно, является одной из самых загадочных форм старославянского языка, семантика которой упорно не поддается описанию. Старославянские тексты представляют собой переводы (прежде всего - с греческого), и в них в значительной степени наблюдается калькирование как в сфере лексики, так и в сфере грамматических форм и конструкций. Но именно перфект нарушает эту картину: соответствия перфектных форм в параллельных греческих и старославянских текстах минимальны, что заставляет предположить, что при выборе перфектной формы переводчик руководствовался в большей степени собственно семантикой перфектной формы, нежели давлением греческого оригинала. В данной статье предпринята попытка описать употребление перфекта в четырех важных памятниках старославянского языка: Синайской псалтыри, Синайском евхологии, Супрасльской рукописи и Мариинском евангелии. Уже при первом взгляде на примеры из разных рукописей становится очевидным, что затруднительно говорить как об инвариантном значении перфекта, так и том, что употребления его в разных памятниках идентичны друг другу. Более плодотворно описание моделей употребления перфекта, представленных в отдельных памятниках, при помощи выделения нескольких групп связаных между собой значений. При сопоставлении употреблений конкурирующих форм аориста и перфекта выясняется, что в результативных контекстах для описания конкретных, локализуемых во времени ситуаций используется аорист. В свою очередь перфект употребляется: (1) для описания интерпретации определенного события (ср. Мк 14:8 “Она сделала, что́ могла: предварила помазать тело Мое к погребению”); (2) для характеризации субъекта действия (или топика определенного текстового фрагмента) через участие в некоторой ситуации; (3) в экзистенциальных контекстах (‘ситуация имела место по крайней мере один раз в прошлом’).
Slověne = Словѣне
2017. — Выпуск 2
Содержание:
Статья посвящена апрехенсивным употреблениям частиц да не в македонском и да не би в болгарском языках как одной из реализаций южнославянских субъюнктивных да-конструкций. Данные частицы рассматриваются как маркеры более широкой категории апрехенсивно-эпистемической модальности. Несмотря на некоторые контекстуальные различия, в обоих балканославянских языках они имеют общее семантическое толкование: беспокойство о возможности наступления нежелательной ситуации. Эти частицы могут употребляться как в зависимых, так и в независимых клаузах, выражая различные варианты градуированного апрехенсивно-эпистемического значения. Целью статьи является классификация апрехенсивно-эпистемических типов конструкций с данными частицами, определяемых на основе их характерных структурных и функциональных свойств, и установление концептуальных связей между ними. В статье применен функциональный подход к анализу апрехенсивно-эпистемической семантической категории, таким образом, категоризация подтипов учитывает функции данных единиц в контексте. Анализ собранных примеров, иллюстрирующих эти функции, свидетельствует о наличии градуированности в данной категории как в зависимом, так и в независимом употреблении. Выводы статьи имеют типологическую значимость, внося вклад в понимание статуса этой кросслингвистической категории как с точки зрения семантики, так и грамматики.
Ключевые слова
В статье исследуется первый перевод Поучений аввы Дорофея, сохранившийся в двух русских списках XIV в.: Staatsbibliothek zu Berlin, cod. Hamilton381 и ГИМ, Чуд.14. Исследование языка этого перевода в сравнении со вторым переводом по изданию К. Димитрова и греческим текстом позволило выделить ряд русизмов и выдвинуть предположение о его древнерусском происхождении. По языковым особенностям он ближе всего к переводам первой группы по классификации А. А. Пичхадзе, а именно, к его особой подгруппе: Пандектам Никона Черногорца и Огласительным поучениям Феодора Студита. Перевод содержит немало ошибок, малопонятен и не всегда следует пословному принципу. Состав поучений в первом и втором переводе различен, в первом переводе есть послесловие, созданное учениками Феодора Студита, тогда как второй перевод его не содержит. Это позволяет предположить, что греческий оригинал первого перевода был так или иначе связан со Студийским монастырем в Константинополе. Создание южнославянского перевода в середине XIV века привело к полному вытеснению раннего древнерусского перевода из обращения.
Ключевые слова
Статья вводит в научный оборот византинистики и славяноведения греческий оригинал известного на Руси византийского агиографического памятника “Сказание отца нашего Агапия” (СА, предпол. V-VI вв.), восполняя двойную лакуну: греческий текст СА до сих пор практически не известен византинистам и не принимается в расчет при обсуждении славянской традиции памятника. Статья состоит из двух разделов. Первый на основе подготовленного автором статьи критического издания греческого текста СА характеризует особенности греческой рукописной традиции, описывает характер лакун. Во многом более точная афинская рукопись СА содержит ряд дефектов - пространную лакуну на месте первой из двух кульминаций, описании теофании в райском саду, и “редактуру” сцены воскрешения, возможно, показавшуюся благочестивому христианину слишком сходной с магическим действом. Петербургская рукопись во второй части произведения уступает афинской, сокращая пространные описания - слова молитв и детали обряда. Сравнение греческих рукописей выявило яркую фольклорную и евангельскую образность оригинала, затемненную ошибками писцов. Во втором разделе греческий оригинал СА сопоставляется со славянским переводом - преимущественно по тексту Успенского сборника, но с учетом других рукописей южно- и восточнославянской традиции. Перевод исключил ряд основных элементов оригинала: повествование от первого лица (а вместе с ним и удивительную деталь, когда о своей кончине сообщает сам герой), имена райских локусов, богословские рассуждения, наставления, пространные описания. Выверенная символическая структура оригинала, в которой проведена важнейшая в СА идея (превосходство отшельнического образа жизни над киновиальным) и явлен духовный путь героя (путь постижения божественной премудрости, преображение из миста в мистагога) нивелируется в славянском переводе, и текст все больше уподобляется сказке.
Ключевые слова
В статье впервые подробно рассматривается функционирование ряда глагольных словоформ в проповедях древнерусского церковного писателя второй половины XII века Кирилла Туровского по самой ранней рукописи, в которой они сохранились, - Толстовскому сборнику второй половины XIII века. Поскольку проповеди Кирилла Туровского обращены к широкому кругу слушателей и читателей, они должны были опираться на понятные и привычные языковые формы, сохраняя вместе с тем связь с книжной литературой. Это проявилось в значительной русификации книжного языка. В статье выявлены такие особенности языка проповедей Кирилла Туровского, как наиболее ранние случаи широкого использования настоящего исторического; исключительное употребление аористов с дополнительным окончанием типа начатъ ; особый функциональный и синтаксический характер употребления аориста рѣша ; необычно широкое употребление аористов и имперфектов во 2-м лице единственного числа; употребление перфективных имперфектов и имперфектов с дополнительным окончанием; проспективное, футуральное и модальное функционирование перефрастических форм со вспомогательным глаголом хощю ; особые случаи использования словоформ императива первого лица множественного числа; особый характер рефлексивной энклитики - ся ; неординарная дистрибуция форм сложных претеритов. Отмечается близость функционирования ряда глагольных словоформ в проповедях Кирилла Туровского и в “Слове о полку Игореве”, а также в начальной летописи, раннедревнерусских переводах и паримейнике.
Ключевые слова
В статье рассматриваются разночтения между старшим и младшим изводами Новгородской I летописи. Их систематический анализ показывает, что разночтения нескольких типов концентрируются в тексте за XII в., нарастая по мере приближения к его окончанию. Особенно много их в статьях 1190-х годов. Речь идет о более пространных чтениях как старшего извода (дополнительные известия, более подробные датировки и др.), так и младшего (дополнительные детали в статьях 1190-х годов). При этом разночтения указанных групп никогда не переходят границу статей 1199-1200 гг. Автор показывает, что данные разночтения следует атрибутировать редактору, работавшему после 1199 г., причем в Новгородской I летописи старшего извода до нас дошел старый вариант текста, в младшем изводе - результат деятельности этого редактора. Это позволяет объяснить соотношение текстов двух изводов Новгородской I летописи несколько проще, чем это предлагается в работах А. А. Гиппиуса (1997) и А. Тимберлейка (2000).
Ключевые слова
Предметом исследования в статье является фраза из текста, выделяемого в начальной части Галицко-Волынской летописи и получившего условное название “Похвала князю Роману Мстиславичу Галицкому”. В ней князь Владимир Мономах обозначен как “дед” князя Романа. Хорошо известно, что князь Роман был потомком князя Владимира Мономаха в пятом поколении, что никак не соответствует пониманию термина “дед” в смысле генеалогического родства. Незыблемость установленного места каждого из представителей древнерусской правящей династии в схеме рода было основополагающим принципом функционирования системы власти. Автор статьи устанавливает, что в данном случае определение князя Романа в качестве “внука” своего прапрадеда являлось литературным образом, опиравшимся на устойчивую историософскую традицию. Его смысл раскрывался через идентификацию князя Романа в качестве легендарного “греческого царя”, внука Александра Македонского и победителя “измаильтян”, заточенных за Железными воротами его “дедом”. Источником появления этой эсхатологической аллюзии в тексте “Похвалы” является развитие идеи о “праотце Аврааме” как “деде” праведного Иова-Иовава в статьях под 1178 и 1199 годами в Киевской летописи и “Откровение” Мефодия Патарского. Причиной написания “Похвалы” и включения текстуально связанных с ней фрагментов в состав летописи стало стремление прославить династию волынских князей в контексте эсхатологических представлений, интерес к которым обострился после нашествия Батыя.
Ключевые слова
В статье рассматривается вопрос о том, является ли Варшавский сборник, содержащий текст Новгородской Пятой и Псковской Первой летописи, оригиналом Свода 1547 года или нет. В статье доказывается, что Варшавский сборник является ранней копией Свода 1547 года.
Ключевые слова
В статье анализируются сообщения западноевропейских источников о казни Степана Разина. При этом в центре внимания находятся обнаруженные в стокгольмском Государственном архиве и до настоящего времени не введенные в научный оборот донесения шведского купца в Москве Кристофа Коха, отправленные им в мае-июне 1671 г. в Нарву, откуда они пересылались, в частности, в шведскую столицу. В статье приводится полный русский перевод двух длинных писем Коха, посвященных поимке, допросу и казни Разина, с нашими комментариями. Особое внимание уделено уникальному раскрашенному рисунку, изображающему плененных Степана и Фрола Разиных и части тела казненного Степана. Из документов следует, что рисунок был отправлен из Москвы ингерманландскому губернатору в Нарве, а оттуда дальше в Стокгольм, вместе с двумя донесениями Коха. Авторы приходят к выводу, что подобных рисунков в Москве было сделано несколько, и что они специально распространялись среди иностранцев. По всей вероятности, только один экземпляр сохранился до наших дней, а именно в Стокгольме. Приводятся аргументы в пользу предположения, что один из рисунков оказался в Англии и там послужил прототипом для известной гравюры 1672 г., изображающей братьев Разиных в момент доставки в Москву. В рамках исследования также проведено подробное сопоставление информации, сообщаемой в донесениях Коха, с рассказами о смерти Разина, опубликованными в западноевропейских газетах, брошюрах и книгах 1670-х гг. Такое сопоставление позволяет заключить, что сведения о казни главы восстания попадали в европейскую печать от нескольких информантов-свидетелей событий, причем эти рассказы со временем начинали обрастать вымышленными деталями.
Ключевые слова
Статья посвящена исследованию рукописной Псалтири первой половины XVII века из книжной коллекции Симона Азарьина. Псалтирь написана интерлинеарно на трех языках: церковнославянском, греческом и польском. Наличие польского текста в православной псалтири делает этот памятник уникальным. Целью исследования является выяснение того, кем и с какой целью эта Псалтирь была создана. Отсутствие предисловия и каких-либо указаний об авторе, времени и месте создания перевода заставляет обратиться к косвенным данным, а именно - к текстологическому исследованию и к анализу церковнославянского и польского языков рукописи. Текстологическое исследование церковнославянского текста Псалтири выявило его соответствие дониконовским текстам, а анализ польского текста позволяет утверждать, что автор пользовался католической Библией Леополиты 1561 года, подвергая ее сильной редакции - как текстологической, так и языковой. Анализ внесенных в польский текст и язык изменений позволяет предположить, что автором рукописи мог быть выходец из Западной Руси, при этом сам текст был скорее всего создан в Троице-Сергиевом монастыре. Стремление приспособить польский текст церковнославянскому свидетельствует о том, что треязычная псалтирь могла быть создана для жителей бывших территорий Великого княжества Литовского, конвертирующихся из католицизма или из унии в православие. Польский текст в этом случае был нужен именно для того, чтобы будущий православный верующий понимал церковнославянский язык богослужения.
Ключевые слова
“Разговоры в царстве мертвых” Дэвида Фассмана (1683-1744) - журнал, издававшийся в Лейпциге в 1718-1740 гг. и имевший большой успех. Каждый из 240 выпусков построен в форме диалога в загробном мире двух исторических личностей. Тексты 83-86 энтревю, где собеседниками выступают Петр Великий и Иван Грозный, получили убедительную историческую и литературоведческую интерпретацию в работе Э. Маттеса (1987). В настоящей статье выявлены особенности визуализации содержания 83-86 энтревю в иллюстрациях, которые в тесной взаимосвязи с текстом служили важным инструментом насаждения определенных представлений о России. Иллюстрации к первому диалогу серии, где образы Петра и Ивана противопоставлены друг другу, и ко второму, где они преподнесены по принципу подобия, делают “тирана” и “варвара” Ивана Грозного точкой отсчета, соотнося с которой деяния Петра читатель вынужден обнаружить не только различия, но и сходство. Благодаря этому складывается многомерный образ России начала XVIII века. Персонажей второй иллюстрации - тигра и палача - можно идентифицировать как Ивана и Петра только через сопоставление стихов-эпиграммы к изображению, иллюстрации к предыдущему диалогу, текста следующего энтревю и известных по другим текстовым и изобразительным источникам фактов о представленной здесь казни стрельцов (1698), о которых сам Фассман умалчивает в духе характерного для барокко ars dissimulandi. Предпринята попытка проследить иконографию тирана в виде тигра. Во фронтисписе к 85-му энтревю секретарь, приносящий вести из мира живых, и портрет Екатерины I, подчеркивают связь прошлого и настоящего, истории и политики. А иллюстрация к последнему диалогу из серии возвращает к теме прославления Петра.
Ключевые слова
В статье исследуется история первых изданий “Краткого руководства к красноречию” М. В. Ломоносова, выпущенных Академией наук в 1748 и 1765 гг. На основании текстологических данных демонстрируется, что устоявшийся в литературе взгляд на историю этих изданий, возводящий каждое из них к единственному сохранившемуся комплекту корректурных листов как непосредственному источнику, неверен. Анализ трех нестандартных экземпляров первого издания, привлечение документации Канцелярии и типографии Академии наук, текстологический и кодикологический анализ показывают, что работа академической типографии над первым изданием “Краткого руководства” в 1747-1748 гг. была осложнена как утратой части тиража в пожаре 5 декабря 1747 г., так и дефицитом бумаги летом 1747 г., но прежде всего тем, что к началу печатания книги большая ее часть еще не была написана. В результате того, что отдельные фрагменты текста передавались автором в типографию по мере их написания, допечатка утраченной в пожаре части тиража весной 1748 г. совпала по времени с написанием последних глав книги. Это позволило Ломоносову радикально переработать вводные параграфы ранней главы “О вымыслах”, превратив ее отчасти в теоретическое обоснование допустимости “вымышленных” жанров, образцы которых составляли наиболее важную часть книг, издававшихся и готовившихся Академией наук в 1747-1748 гг. (“Эзоповы притчи” в переводе С. С. Волчкова, переводы “Путешествия Телемака” и “Аргениды”, трагедии А. П. Сумарокова). В заключении приводится уточненная генеалогическая схема прижизненных печатных изданий “Краткого руководства” и обосновывается статус его московского издания (1759-1765) как содержащего наиболее поздний авторизованный текст.
Ключевые слова
Состояние литературного языка на разных этапах его существования так или иначе оценивается носителями языка. Языковая рефлексия по поводу письменной формы языка, его норм, стилистических свойств может влиять на изменение по крайней мере отдельных его элементов. В истории русского литературного языка, аккумулировавшего в своем составе церковнославянскую и русскую языковые стихии, проблема славянизмов вызывала споры с 30-х гг. XVIII в. Разное отношение к ним иногда приобретало идеологический характер, а отдельные наиболее архаичные единицы становились символами борьбы за чистоту письменного языка, освобождение от славянизмов, за его приближение к современной разговорной речи. Почти столетие такими символами были местоимения сей и оный. Стилистическая характеристика указательных местоимений оказывается неразрывно связанной с базовыми культурологическими оппозициями: свое - чужое, старое - новое. В статье исследуются не только известные источники, в которых речь идет о возможности и невозможности употребления архаичных местоимений, но также привлекаются малоизвестные и не изученные ранее. Комплексный анализ одного звена языковой системы основывается на тесном взаимодействии языка и культуры в процессе эволюции литературной формы общенародного языка, причем мы учитываем влияние метаязыковой деятельности (выраженной языковой рефлексии) на изменения литературного языка.
Ключевые слова
Среди всех педагогов, занимавшихся воспитанием и обучением Александра I с раннего детства, неизменно выделяется фигура швейцарца Фредерика-Сезара Лагарпа (1754–1838), который преподавал будущему императору сначала французский язык, затем также и географию, историю, арифметику с геометрией и начала философии. Историографическая традиция рассматривает Лагарпа в роли счастливого “избранника” Екатерины II, приглашенного ею на роль наставника Александра и надлежащим образом вознагражденного за свои труды. Данная статья позволяет заглянуть за кулисы долгого учебного процесса (1783–1795) и вскрывает картину менее идиллическую, чем она воспринималась впоследствии. Документы, обнаруженные в швейцарских и российских архивах, позволяют вскрыть сложности и противоречия, связанные с деятельностью Лагарпа в России и с воплощением на практике его педагогических идей в столкновении с условиями жизни при русском дворе. Действительно ли Лагарп стремился к ремеслу воспитателя? Было ли его вступление в должность следствием приглашения Екатерины II? В какой степени его идеи конкретизировали общие замыслы императрицы по воспитанию внуков? Как сам швейцарец оценивал свое положение при дворе (которое лишь после 1814 г. было представлено всем как “успешное”)? Отвечая на эти вопросы, статья анализирует различные свидетельства о сложном стечении обстоятельств, приведшем Лагарпа к русскому двору, о моральных и материальных трудностях, которые он там переживал, о степени его поддержки со стороны Екатерины II, в которой он так нуждался (но которой лишился в критический момент своей карьеры), о постоянном расхождении между его педагогическим идеалом и возможностями его применения в повседневной жизни.
Ключевые слова
В данной статье предпринимается попытка с точки зрения ряда теоретических программ осмыслить возникновение в Российской империи начала XIX в. интеллектуального феномена “церковной истории”. Выделяется не сколько нарративов, в рамках которых может проясниться место этого дискурсивного поворота “на карте” высказываний эпохи: 1) проблема культурного разрыва, который в течение XVIII в. образуется между дворянской и “духовной” интеллектуальными элитами; 2) бюрократизация империи, приведшая, с одной стороны, к созданию параллельных “церковных” и “гражданских” административных инстанций, а с другой — к возникновению бюрократической “прослойки” между епископатом и императором как формальным главой церковной организации; 3) установление административной связи между властью и индивидом, которая различается как “конкурентоспособная” по отношению к пастырской власти церковной иерархии; 4) изменения в характере “дистрибуции знания”, происходящие в процессе становления в Российской империи конца XVIII – начала XIX в. “публичного пространства”; 5) проблема возникновения национальной идентичности, от которой отстраивается отличная от нее конфессиональная идентичность, центральным элементом которой явлется понятие о “Церкви”. Эти нарративы о социальном изменении могут объяснить глобальное изменение в характере православного богословия, в центре которого начиная с XIX в. оказывается понятие о Церкви и ее бытии во времени — экклесиологическая проблематика. Наряду с прочими вариантами осмысления, этот терминологический сдвиг может быть продуктивно проблематизирован в качестве перехода от первого ко второму “порядкам теологии” в рамках системы, предложенной Г. Кауфманом, что позволяет провести аналогии в истории европейской и российской богословской мысли Нового времени.
Ключевые слова
Статья посвящена истории “идеи университета” в духовных академиях России в XIX – начале XX в. На материалах реформ российского духовного образования, проектов, аналитических записок и дискуссий автор выявляет влияние западноевропейских научно-образовательных моделей и опыта российских университетов на высшую духовную школу на разных исторических этапах. Первым ключевым моментом в развитии “идеи университета” в российской духовной школе является реформа 1808–1814 гг., когда в модель духовной академии были включены некоторые университетские черты. Вторым ключевым моментом стала реформа 1869 г., когда российские духовные академии были преобразованы в согласии с моделью “университета исследования”. Автор приходит к выводу, что основные принципы “университета исследования” оказали заметное влияние на развитие богословской науки в России, ее специализации, стимулировали активное введение историко-критических методов во всех областях богословия. Однако не все университетские черты оказались приемлемыми для духовной школы с ее особыми задачами; использование же историко-критических методов в богословских исследованиях обострило рефлексию конфессиональности богословской науки, богодухновенности священных текстов, свободы научно-богословского исследования.
Ключевые слова
Статья посвящена анализу и интерпретации повести Н. С. Лескова “Очарованный странник”. Повесть Лескова построена на весьма сложном сочетании разнородных элементов, прежде всего восходящих к житиям святых и к фольклору. Агиографические элементы имеют в этом произведении амбивалентную семантику. Отдельные события из жизни главного героя, Ивана Северьяныча Флягина, соотносятся с эпизодами-топосами агиографии, в то время как другие его поступки с ними контрастируют. “Очарованный странник” - произведение с амбивалентной семантикой, которая создается благодаря взаимодействию и игре различных кодов. Поэтика амбивалентности, характерная в целом для творчества писателя, в “Очарованном страннике” приобретает особенно отчетливый характер.
Ключевые слова
В статье рассматривается эпизод из истории создания позднего дидактического собрания мудрых мыслей Л. Н. Толстого “Круг чтения” (1908) - включение в его второе издание переработанной новеллы Мопассана “Порт” под названием “Сестры”. Автор доказывает, что причиной такого творческого решения Толстого стала его полемика с “санинством” как одним из самых модных этических течений 1900-х годов. Ключевым компонентом поведения и гедонистической философии Санина в одноименном романе М. П. Арцыбашева было кровосмешение. На этой же теме основывается и сюжет новеллы Мопассана. На основе публицистических текстов Толстого 1890-х годов, в том числе трактата “Что такое искусство?” (1898), статья реконструирует взгляд писателя на формы и границы репрезентации инцеста в операх Вагнера и в философии Ф. Ницше, с которыми Толстой полемизирует - и в связи с этим рассуждает об этическом потенциале искусства и его вседозволенности. В такой перспективе реакция Толстого на роман Арцыбашева, сочетающий мотивы инцеста и крайнего индивидуализма, оказывается новой фазой старого спора. Писатель включает рассказ “Сестры” во вторую редакцию “Круга чтения” как ответ на философию “санинства”. Таким образом, сборник мудрых мыслей Толстого может рассматриваться не только как дидактический, но и как полемический и глубоко укорененный в идеологическом контексте 1890-х - 1900-х гг.
Ключевые слова
В данной статье на основе подробного анализа стихотворения Б. Пастернака “Цельною льдиной...” (1917) доказывается, что описанный в нем пейзаж представляет собой изображение художественного процесса и размышление о его сущности. Предложенное толкование подкрепляется и отсылками к прозе и письмам поэта, и образной перекличкой пастернаковского текста с группой из пяти стихотворений Ф. Клопштока, где фигурное катание служит метафорой творчества. Именно этот “цикл” Клопштока в немецкой литературе кладет начало специфической традиции изображения этого спорта, в котором катание символизирует порыв и опасность вдохновения. В заключительной части статьи обсуждается вероятность знакомства Пастернака с творчеством Клопштока и идейные переклички между этими двумя поэтами.
Ключевые слова
Статья посвящена стремительной и краткой писательской карьере британского писателя-горняка Гарольда Хезлопа в СССР: с 1926 по 1931 год были опубликованы переводы трех его романов и выполнен перевод четвертого, а сам он в 1930 году присутствовал и выступал на Харьковской конференции МОРПа в качестве одного из двух членов британской делегации, но после этого ему, несмотря на многочисленные попытки, не удалось добиться встречи с советским читателем помимо нескольких журнальных публикаций. Любопытный биографический эпизод рассматривается в контексте ситуации в советской литературе и критике, институциональных стратегий издательств и журнала “Интернациональная литература” и личных дружеских связей писателя, а также в контексте британской рабочей литературы.
Ключевые слова
Судьба сербского политэмигранта в России, журналиста, политического деятеля и историка Душана Ивановича Семиза (1884-1955) и его семьи впервые рассматривается на основе архивных материалов из петербургских и некоторых московских хранилищ - Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, Центрального государственного исторического архива (С.-Петербург), Архива РАН (Москва). Журналист, корреспондент и фотокорреспондент на фронтах Первой мировой войны, автор исторических и политических брошюр и книг, переводов сербского эпоса на русский язык, Д. И. Семиз был впервые арестован в Ленинграде в 1929 г. и осужден на пять лет исправительно-трудовых лагерей. За первым последовал еще ряд арестов. Д. И. Семиз работал на лесоповале в Архангельской области и на строительстве Беломорско-Балтийского канала, отбывал ссылку в Казахстане, в поселке Берлик, куда позже был выслан А. И. Солженицын. Освобожден незадолго до смерти в 1953 г. В статье приводятся фрагменты работ Д. И. Семиза об историко-политических отношениях России и Сербии, его письма родным из заключения и ссылки и письма родных к нему. В них видна яркая личность Д. И. Семиза, его мужественный и сильный характер, до конца не сломленный даже в условиях лагеря. Представленные в статье архивные материалы являются еще одним живым свидетельством эпохи сталинских репрессий, а также представляют интерес для изучения сербско-русских историко-культурных связей в середине XX века.
Ключевые слова
Статья посвящена системе ценностей и идентичности старообрядцев северо-восточной Польши. Она основана на автогенерируемых описаниях, полученных в открытом интервью во время экспедиции 2016 года. Информантам задавался вопрос “Как бы Вы описали старообрядцев? Какие они для Вас?”. Полученные ответы можно анализировать разными способами. В данной статье внимание обращается на структуру лексического поля реакций, которое описывается в терминах одной из универсальных классификаций ценностей (Й. П. ван Уденховена и Б. де Раада, подход “снизу вверх”). Лексическое поле реакций определенным образом отражает систему ценностей. Таким образом, анализ реакций на вопрос интервью дает возможность описать систему ценностей. Самым важным ценностным фактором у опрошенных информантов является “духовность”, которая мотивирует как первичный и как вторичный фактор большинство их реакций. Среди прочих важных факторов - “благожелательность”, “организация” и “достижение”. Полученная таким образом иерархия ценностных факторов сравнивается со списком оппозиций, через которые может быть определена идентичность островных сообществ (разработана А. А. Плотниковой): язык, религия, культурная традиция, тип расселения (компактное / дистантное), гражданство. Религия является наиболее важным параметром по числу реакций. Культурная традиция и тип расселения определяют некоторые из реакций. В то же время язык и гражданство не играют никакой роли в ответах. Гражданство - поскольку все информанты являются польскими гражданами. Язык - по причине языкового сдвига в сообществе, которое включает в себя также говорящих на польском языке, чье знание русского достаточно ограниченно и пассивно.
Ключевые слова
“Слово о милости”, считавшееся ранее оригинальным сочинением Епифания Славинецкого или его ученика Евфимия Чудовского, является переводом проповеди Петра Скарги “Kazanie o Miłosierdziu”. Церковнославянский перевод представляет собой опыт межконфессиональной переадресации польского текста, то есть его адаптации к православной традиции и московской историко-культурной ситуации. В работе проанализированы проблемы интерпретации реалий в церковнославянском переводе “Слова о милости”. Отличительной чертой перевода является элиминация деталей польского происхождения текста, в результате чего переводному тексту придается характер оригинального сочинения. Этой цели подчинены замена или устранение имен святых, чтимых в западной традиции, а также введение лексических грецизмов, являющихся маркерами принадлежности к византийско-церковнославянской традиции. При выборе лексических эквивалентов для передачи иностранных реалий переводчик мог обращаться к мультиязычным лексиконам, таким как Лексикон Г. Кнапского и греко-славяно-латинский Лексикон Епифания Славинецкого. Сходные приемы применял в своих работах Симеон Полоцкий, так что подобный способ обращения с текстом западного происхождения не был индивидуальной особенностью книжников Чудова монастыря, но отражал сложившуюся в Москве практику. Отличительная особенность “Слова о милости” заключается в том, что его церковнославянская версия представляет собой уникальный опыт ассимиляции западных идей государственной благотворительности и их приспособление к ситуации России второй половины XVII в. Сделанные в переводе идеологические замены позволяют придать “Слову” характер социально-юридического проекта, характерного для Нового времени.
Ключевые слова
Институционализацию практики устной церковной проповеди у православных Речи Посполитой на рубеже XVI-XVII вв. принято связывать с внешними (преимущественно католическими) влияниями. Статья представляет собой попытку переосмыслить их рецепцию и предложить объяснение этих процессов не в категориях механического заимствования и “повреждения” православного вероучения (Г. Флоровский), но в категориях творческого “ответа” на внешний конфессиональный “вызов” эпохи (концепция “полиморфности” Джованни Броджи Беркофф). Одним из примеров подобной рецепции стали поучения-образцы на церковные таинства и погребение в составе православных требников: впервые включенные в виленское издание 1621 г., поучения подобного рода были легитимизированы Петром Могилой в Евхологионе 1646 г. В качестве модели для них послужили аналогичные поучения-образцы о таинствах в приложении к польской версии посттридентского Римского ритуала, которые текстологически формировались еще с середины XVI в. и известны в редакциях Ст. Карнковского, М. Кромера, И. Поводовского. Хотя идея поместить в составе требника проповеди-образцы была навеяна именно польским опытом, это не означало, что православные авторы также заимствовали сами тексты поучений из польских ритуалов. В качестве примера заимствования было проанализировано Казане на Погребе из виленского издания 1621 г. Текстологический анализ текста показал его композиционную и даже отчасти содержательную зависимость от проповеди польского доминиканца В. Ляуданьского (Вильна, 1617), а также знакомство православных книжников с доступным только в латиноязычных изданиях богословским наследием Августина.
Ключевые слова
В последние десятилетия XVIII века несколько польских епархий находились под управлением представителей католического священства. Их пастырская деятельность сконцентрировалась на реформе духовенства, в частности, на распространении проповедничества. Несмотря на то, что эти люди воспринимались как члены одной группы, их идеи могли радикально различаться. Я исследовал пастырские письма и “Учебник для проповедника”, написанные четырьмя епископами: Михалом Понятовским, Игнатием Массальским, Войцехом Скаршевским и Порфирием Скарбек-Важинским. Однако моей главной задачей было изучение социальной практики приходских священников в их епархиях. Меня интересовала их методика проповедования, частота тем, стиль и содержание проповедей, произнесенных духовенством. Мое исследование опирается на описание пасторских визитов (в первую очередь в Полоцкой епархии), в которых сохраняется информация об использованных коллекциях проповедей, а также на тексты, написанные приходскими священниками. В результате исследования можно сделать вывод, что священники только частично усвоили результаты реформ, приспособленных для приходских нужд и поддержанных административными средствами. Несмотря на теоретические программы, проповедь в Речи Посполитой менялась в направлении “Католического триденского Просвещения”. Это значит, что священники приняли стиль и язык Просвещения и сосредоточились на нравоучении, а не на моделях социальных и естественных миров. Однако, отказываясь от них, они избежали распространения разделения культуры на элитарную и популярную.
Ключевые слова
Тридентский собор способствовал самоопределению католицизма как конфессии с особыми отличительными признаками. Для того, чтобы не только создать, но и поддерживать такую католическую идентичность, католические проповедники должны были реагировать на современное им окружение и тенденции развития, равно как и на отправные позиции, зафиксированные в Тридентских постановлениях. Область, охваченная декретом Тридентского собора о проповедях “super praedicatione”, была настолько широка, что, опираясь на нее, можно было выстроить индивидуальные представления о том, что именно составляло “хорошую” проповедь. Это можно видеть по различной интерпретации Собора вплоть до XVIII в. и связанным с ней посттридентским практикам благочестия, объединяемых обычно под на зва нием “барочных” и “просвещенческих”. В настоящей статье, где проповеди исследуются с точки зрения их создания и рецепции, тем не менее можно показать, что с барочными и просвещенческими практиками соседствовали и янсенистские влияния, — чему предыдущие исследования практически не уделяли внимания. В то же время проповедники и их аудитория, очевидно, не видели в комплексе разнонаправленных элементов католической конфессиональной культуры противоречий. Пастырские стратегии католиков 1650–1800 гг., в частности, не характеризует, как принято считать в историографии, волнообразный ритм, с соответствующими ответвлениями в ритуально-сенсуалистскую или рационально-иконоборческую сферу. Подобную асинхронность можно также обнаружить по образцам текстов, представляющих историю про поведничества в русском православии.
Ключевые слова
После разрушительного землетрясения 1667 г. для сохранения внутренней стабильности и традиционного нейтралитета в международной политике органы государственной власти в Республике Дубровник контролировали всю общественную жизнь этого города-государства, зажатого между Оттоманской империей и венецианскими владениями на побережье южной Адриатики. Они смогли навязать свою волю архиепископам местной церк и в различных аспектах религиозной жизни, в том числе в выборе проповедников городского собора. Рассматриваемые просто как должностные лица на службе правительства, эти священники (в основном члены различных религиозных орденов родом из Италии) играли свою роль в соответствии с пожеланиями светских работодателей и только формально заботились о своей пастве. Напротив, проповеди их коллег, служивших преимущественно в небольших городских церквях, оставили куда больший след в своем глубоко консервативном католическом окружении. Анализ этих опытов и сохранившихся текстов проповедей демонстрируют нам новые способы понимания политической, социальной, языковой и даже богословской культуры позднебарочного Дубровника — города, чрезвычайно важного для всего славянского мира Средиземноморья.
Ключевые слова
В статье анализируется семантика и происхождение слов олбрим и обденковать. В русском языке Петровской эпохи существительное олбрим (ср. белорусское олбрим, обрим ; украинское олбрим < польское olbrzym, obrzym < греческое ὄβρῐμος) употреблялось в значении ‘гигант, великан’, а глагол обденковать (< немецкое abdanken ; ср. польское abdankować ) - в значении ‘подать в отставку, уволиться со службы’. Во второй части статьи анализируется смысл трех контекстов, неправильная интерпретация которых стала причиной появления в “Словаре русского языка XVIII века” ряда неточностей, касающихся вариантов слова олбрим, семантики глагола гомонить и даты появления в русском языке заимствования дистракция.
Ключевые слова