Соловьевские исследования
2023. — Выпуск 2
Содержание:
Впервые комплексно рассматриваются особенности лексикографического наследия В.С. Соловьева, представленного в Энциклопедическом словаре А.Ф. Брокгауза и И.А. Ефрона (1890-1907 гг.). Аутентификация, проведенная по материалам самого словаря, эпистолярных источников и отдельного издания словарных работ В.С. Соловьева (1997 г.), позволила составить список из 183 статей, написанных философом для словаря. Выявляется закономерность в формировании идейного компонента статей, в частности выделяется девять тематических групп («Термины, понятия»; «Персоналии (философия, религия)»; «Философские, общественные и религиозные школы/учения/направления»; «Персоналии (другое)»; «Мифология»). Определяются самые большие с точки зрения объема текстового материала статьи, которые особенно выделяются в системе энциклопедического наследия Соловьева, в частности: «Свобода воли», «Гегель», «Платон», «Конт», «Кант». Констатируется, что на рубеже XIX-XX вв. В.С. Соловьев создал собственную историю философии, реализовав тем самым оригинальную стратегию изучения мировой философии русскоязычным читателем данного раздела словаря (от VI-V в. до н.э. до XIX в.). Подчеркивается, что отбор имен философов, о которых писал Соловьев, иллюстрирует всеохватность и масштабность мышления автора. Показывается особая смысловая роль библиографических списков статей, которые были созданы и выверены философом и которые позволяют составить представление не только о наиболее важных, по мнению автора, трудах, но и в целом о культурном контексте эпохи. Отмечается, что внутристатейные тематические ссылки отражают особую организацию всего корпуса лексикографических работ, созданных В.С. Соловьевым.
Ключевые слова
Рассматриваются обстоятельства, связанные с рецензией А.А. Блока (Новый Путь, 1903, № 5) на книгу «“Просветы” и Настроения» (1903 г.), опубликованную под криптонимом Е.И. До настоящего времени ее автор не был идентифицирован. В результате архивных и источниковедческих разысканий авторство установлено: это Е.И. Арсеньева, супруга К.К. Арсеньева, известного юриста, литературного критика, либерального деятеля, редактора журнала «Вестник Европы», корреспондента В.С. Соловьева. Приводятся биографические сведения о семье Арсеньевых, в том числе ранее неизвестные. Благотворительная деятельность Арсеньевой и ее дочери, устроительницы женской общины и монастыря, вписывается в контекст социально-христианских движений конца XIX-начала XX века. Вводятся в научный оборот сведения о литературном кружке, организованном Арсеньевой, о его ориентации на духовное наследие Соловьева, а также фрагменты ее переписки с П.П. Перцовым и Н.М. Минским, проливающие свет на круг ее общения, а также на историю появления блоковского отзыва. Публикуется также этюд Арсеньевой «Душа поэта-философа (о В.С. Соловьеве)», извлеченный из сборника «”Просветы” и Настроения».
Ключевые слова
Дана эстетическая оценка Вл. Соловьевым творчества известного поэта 1880-1900-х гг. К.М. Фофанова. Проведена реконструкция восприятия Вл. Соловьевым лирики поэта, ввиду отсутствия у философа отдельной работы о К.М. Фофанове. Предлагаемая реконструкция позволила определить место Фофанова в соловьевской иерархии ведущих лириков второй половины XIX в. (А.А. Голенищев-Кутузов, А.Н. Майков, Я.П. Полонский, А.К. Толстой, А.А. Фет), выявить связь эстетической оценки фофановского творчества с общим отношением мыслителя к извращающим «вечную истину» и «всемирный смысл» декадентским веяниям в литературном процессе 1890-х годов, которые вызывают неприятие Соловьевым творчества других авторов этого периода (В.Я. Брюсов, А.Л. Волынский, Д.С. Мережковский, Н.М. Минский, В.В. Розанов и др.), а также выявить совпадения или расхождения соловьевской позиции с современной ему литературной критикой (Н.М. Соколов, Н.Н. Страхов). Для целостного представления об эстетической оценке лирики К.М. Фофанова Вл.Соловьевым требуется учет его взглядов в таких областях, как этика и историософия. Показано, что неприятие Фофанова-лирика связано у Соловьева и с его категорическим протестом против этического и исторического «декадентства», в которое, в том числе, впадают новейшие «патриоты», дошедшие в своем национальном, этическом и религиозном ослеплении до апофеоза царствования Ивана Грозного. Это позволяет выдвинуть гипотезу, что эстетическое отрицание Фофанова-лирика сопряжено в сознании Соловьева как с общим процессом диагностирования «духовной болезни» современного общества, дающей о себе знать в различных формах (литературных или социальных), так и с вполне конкретным идеологическим размежеванием на «партии» в русском обществе в 1880-1890-е гг. (апофеоз Грозного в стихах А.Н. Майкова в катковском «Русском вестнике», покровительство Фофанову «Новым временем» А.С. Суворина). Показано, что лирика Фофанова представляется Соловьеву одним из примеров характерного для эпохи феномена подмены понятий: Христа - сверхчеловеком, идеи монархии - тиранией, русской идеи - византинизмом, самосознания - самолюбованием, высшего смысла - претенциозной бессмыслицей: неслучайно именно Фофанов становится кумиром эго-футуриста Игоря Северянина, который, частично признавая причастность Фофанова к декадентству, от «шаблонности» и «банальности» поэзии Фофанова делает шаг к авангардному культу «тривиальности», стирающему грань между «истинным» и «фальшивым».
Ключевые слова
Позднее творчество Владимира Соловьева, более конкретно его работа «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории», рассматривается в качестве одного из истоков философии истории Александра Кожева. Дается общая характеристика антропологических и историософских воззрений Кожева и их сопоставление с концепцией истории, представленной в соловьевских «Трех разговорах». В результате сравнительного анализа взглядов обоих философов выявлено восемь концептуальных моментов, которые присутствуют как в историософской доктрине позднего Соловьева, так и в философии истории Александра Кожева. Обращается внимание на то, что и французский мыслитель, и русский философ считают, что постисторическое состояние характеризуется отсутствием войн и прекращением существования отдельных национальных государств, сменяемых на наднациональные структуры управления, которые впоследствии будут упразднены в пользу единой всемирной империи, основанной на радикальном эгалитаризме. Отмечено, что оба философа сходятся во мнении, что мир после истории представляет собой недифференцированное культурно гомогенное пространство, в котором явное материальное благополучие сопровождается латентным духовным кризисом, характеризующимся примитивизацией человека, исчезновением культуры, господством атеизма, девальвацией христианских ценностей. Подчеркивается родство между образом Наполеона у Кожева и фигурой антихриста у Соловьева, поскольку в обоих случаях речь идет о личности, экспансивно навязывающей свою индивидуальность миру, о субъекте, который своими действиями перемещает человечество в постисторическое пространство посредством установления тотальной империи. Рассматривается также и главное отличие историософской концепции Кожева от концепции Соловьева, которое состоит в том, что у Кожева «конец истории» происходит в сугубо секулярном измерении, Соловьев же, стоящий на религиозной позиции, оставляет место мессианизму. В заключение, основываясь на множестве рассмотренных концептуальных совпадений между соловьевской и кожевской доктринами, делается вывод о влиянии творчества позднего Соловьева на историософию Кожева.
Ключевые слова
Рассматривается вопрос о взаимоотношениях интеллигенции и Церкви в России в период масштабных социально-экономических и политических изменений рубежа XIX-XX вв. (включая Февральскую революцию 1917 г.). Актуальность исследования связана с появлением в последнее время ряда работ, посвященных восприятию интеллигенции в церковной среде. В то же время представления интеллигенции о Церкви в научной литературе раскрыты еще не полностью. Исследование основано на публицистике, делопроизводстве (материалах Религиозно-философских собраний и Петербургского Религиозно-философского общества), материалах периодики, источниках личного происхождения. Сделан вывод, что в этот период интеллигенция в собственной среде уже рассматривалась как параллельный Церкви проект, что неизбежно наделяло саму интеллигенцию соответствующими чертами (мессианством, жертвенностью, эсхатологией, культом святых). При этом показано, что первостепенной была не духовная, а социальная и, в особенности, идейная роль интеллигенции, нашедшая отражение в работах народников (Г.И. Успенского, Н.К. Михайловского). Демонстрируется, что Д.С. Мережковский развивая эту традицию, придавал интеллигенции всемирное и мистическое значение. Отмечается, что критиками такого подхода в 1900-е гг. выступили В.А. Тернавцев, А.А. Блок и Вяч. Иванов, которыми был поставлен вопрос о вхождении интеллигенции в церковную ограду. Сделан вывод, что после победы Февральской революции 1917 г. интеллигенция приступила к реализации собственного проекта преобразования церковного устройства на демократических основаниях.
Ключевые слова
Предлагается анализ воздействия софиологии Вл. Соловьева на духовный путь С.Н. Булгакова и его формирование как философа и богослова. В качестве главного фактора духовной эволюции о. Сергия рассматривается опыт «откровения Софии», развернутый мыслителем в философско-богословскую концепцию под непосредственным влиянием философии Вл. Соловьева. С использованием метода экзистенциального анализа выявляются ключевые события духовного пути С.Н. Булгакова, которые стали основой его концептуальных построений. В результате анализа установлено, что исходя их собственного опыта познания Софии как особого измерения тварного бытия, связывающего его с Творцом, С.Н. Булгаков демонстрирует преемственность развития русской философии от Вл. Соловьева к мыслителям Серебряного века. Это позволяет говорить о ключевой роли откровения Софии Премудрости Божией как одного из главных элементов русской философской традиции XIX-XX веков. Показано, что, согласно этой философской трактовке, софиология передает важный духовный опыт восприятия человеком сущности тварного мира, не поврежденной Первородным грехом. Отмечается, что этот аспект духовного опыта не был ранее исследован в рамках академического богословия, что привело С.Н. Булгакова к конфликту с традиционным академическим богословием, позволило С.Н. Булгакову преодолеть материалистическое понимание истории. На основе анализа ряда современных подходов софиология о. Сергия трактуется как ценный для современного христианского сознания теологумен, представляющий собой ответ русского православного ума на обезбоживание мира, на секулярную картину мира, сложившуюся в рамках науки Нового времени. Пример «духовного рождения» о. Сергия Булгакова рассматривается в качестве яркого образца влияния наследия Владимира Соловьева, его духовного опыта и философской доктрины на последующую историю русской философии.
Ключевые слова
Рассматривается проблематика вербализации живого знания в философии С.Л. Франка. На материале философских трактатов мыслителя с использованием метода историко-философской реконструкции определяется, что окружающий человека универсум С.Л. Франк разделяет на два уровня - действительность и реальность. Выявляется, что под реальностью русский философ понимает метафизический, духовный уровень бытия, с которым ассоциируется, в том числе, сверхъестественный мир в религиозном смысле, ключевой фигурой духовной реальности в философии С.Л. Франка является Бог - Абсолют, обладающий как личностым, так и доличностным измерением. Отмечается наличие собственного духовного опыта у С.Л. Франка. Исходя из того, что знание о духовной реальности оказывается возможным благодаря живому знанию, знанию-переживанию, исследуются способы выражения, передачи открывшегося в результате прикосновения с духовной реальностью живого знания. Отмечается, что интерес С.Л. Франка к рассматриваемой проблематики фиксируется в работах разных лет. Анализируется и систематизируется методология возможной вербализации живого знания на протяжении всего творчества С.Л. Франка. Делается вывод, что, по С.Л. Франку, знание об Абсолюте как квинтэссенция живого знания не является абсолютно не выразимым, однако стратегии вербализации оказываются все же ограниченными в силу совершенной инаковости духовного уровня бытия. Утверждается, что выражение мистического живого знания оказывается возможным через вербализацию: метафору и поэзию, обращенную к Абсолюту.
Ключевые слова
Анализируется выступление С.С. Хоружего, опубликованное в 1990 года в «Литературной газете» под названием «Философский пароход. Как это было». Эта метафора стала популярна и активно используется современными критиками советской истории. В отличие от позиции С.С. Хоружего, представившего состоявшуюся в 1922 году высылку группы московской и петербургской интеллигенции, среди которой были 13 философов, социологов и правоведов как духовную катастрофу России и как «конец русской философии», в предлагаемой статье это событие оценивается в качестве только политической акции, имеющей целью исключить из общественной жизни Советской России всех, кто, не понимая новой социально-политической реальности, оставался на прежних не научных мировоззренческих позициях, защищал буржуазные ценности университетской автономии и свободы слова, заявляя об этом в публичных выступлениях. Подчеркивается, что ценностное противостояние в общественном сознании Советской России могло обернуться политическим противостоянием, что могло грозить стране и власти новым витком гражданской войны. Проводится параллель между состоянием общественного сознания Советской России 20-х годов и СССР 80-нач. 90-х годов ХХ века, когда «гласность» и «перестройка» стали началом гибели СССР. Оспаривается тезис С.С. Хоружего о «конце философии» в России. Утверждается, что установление монопольного положения марксистского материализма и исключение любой немарксистской философии из культурной жизни явилось просто началом нового этапа русской философии, принужденной к развитию в предписанной ей теоретической форме. Между тем обращается внимание на то, что мыслители русского зарубежья отмечали наличие в советской философии позитивных эвристических возможностей, которые при отсутствии философского диалога не могли полностью развиться. Проводятся параллели между трансформацией философии в советской истории и временем Петра Великого, когда одному из направлений европейской философии было оказано государственное покровительство и русское философское мышление оставило за собой «любомудрие» как пройденный этап.
Ключевые слова
На материале прозаического наследия Ап. Григорьева рассматривается проблема формирования «гофмановского текста русской литературы». В повестях «Один из многих» (1846 г.) и «Другой из многих» (1847 г.) Ап. Григорьева выделены основные черты гофмановской поэтики, которые проявляются комплексно и характеризуются общностью стилистики двух этих авторов («разрушительная ирония»), обращением Григорьева к гофмановскому типу демонического героя (Имеретинов, Званинцев), восходящего к роману Гофмана «Эликсиры дьявола», а также сходной проблематикой. Отмечено, что Ап. Григорьев, вслед за Гофманом, осмысливает проблему насильственного воздействия на личность Другого как основанную на идее магнетизма. На примере образов повестей Ап. Григорьева (Званинцева, Имеретинова) и образов-символов маски, куклы, автомата, марионетки повестей Э.Т.А. Гофмана («Песочный человек», «Автоматы» и др.) отмечены сходства в обращении авторов к проблеме омертвения человеческой жизни (у Ап. Григорьева) и механизации жизни и человека (у Э.Т.А. Гофмана). И, наконец, обращается внимание на то, что двойничество как одна из ключевых проблем творчества Гофмана получает развитие в повестях Григорьева («зеркальность» героев-двойников Званинцев - Позвонцев, Севский; Имеретинов - Чабрин). Результаты проведенного исследования показывают яркий пласт гофмановского интертекста в повестях «Один из многих» и «Другой из многих» Ап. Григорьева, что позволяет говорить о творчестве русского писателя как о значимом этапе на пути формирования «гофмановского текста» («сверхтекст») русской литературы.
Ключевые слова
Сопоставляются трактовки профетической роли Ф.М. Достоевского, предложенные философом В.С. Соловьевым и богословом М.М. Тареевым. Рассматривается прием сравнения писателя с пророком, перенесенный из литературной традиции эпохи романтизма в область культурологии и религиозной мысли. Анализируются работы В.С. Соловьева «Три речи в память Достоевского» и М.М. Тареева «Достоевский как религиозный мыслитель», для прояснения предложенных в данных текстах трактовок пророческой функции писателя привлекаются другие тексты указанных авторов, более подробно раскрывающие их представления о месте и задачах пророка в новозаветное время и о возможных носителях данной функции в современном церковном сообществе. Предпринимается попытка объяснить, что расхождения в предложенных В.С. Соловьевым и М.М. Тареевым оценках профетической роли Ф.М. Достоевского отчасти их представлениями о соотношении христианства и культуры в целом: отмеченная М.М. Тареевым ограниченность Достоевского рамками национального христианства, позволяющая сравнивать его с ветхозаветными пророками, объясняется представлениями о невозможности соединить религиозно-нравственную и культурно-историческую сферы в новозаветном христианстве в богословских сочинениях М.М. Тареева.