Рассматривается вопрос о степени прямой и опосредованной рецепции учения Иоахима Флорского в метафизике Вл. Соловьева, поднятый М.В. Максимовым в конце ХХ века. В последующих за этим исследованиях была изучена перекличка мыслителей в ракурсе тринитарной метафизики, однако широкоизвестные пророчества и учение калабрийского аббата о многих антихристах осталось за их рамками. В связи с этим представляет интерес анализ эволюции сходных со специфической доктриной Иоахима Флорского историософских установок Вл. Соловьева: от ранних работ философа до его последней книги-притчи «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» (1900 г.). Обосновывается проблемное единство тринитарной историософии и метафизики раннего и позднего Соловьева на примере герменевтики софийного символизма «Трех разговоров». Выдвигается версия о том, что этот символизм вероятно связан со специфичным для Иоахима Флорского богословием ряда антихристов, приходящих на кризисной смене эпох, обращение к которому усматривается в «Краткой повести об антихристе». Показано, что Вл. Соловьев использует в этом тексте ряд известных пророчеств и библейских толкований Иоахима Флорского, связанных с ожидаемым им скорым приходом очередного, но не последнего антихриста. Представлен конкорданс библейских цитат в финале «Краткой повести об антихристе». Делается вывод, что трихотомичные построения «позднего Соловьева», кроме академического философского дискурса, укоренены в христианском богословии и мистико-профетических традициях познания, гнозисе. В связи с этим построения Вл. Соловьева - как внеконфессионального христианского философа - должны рассматриваться и пониматься в идейном комплексе, включающем не только развитую немецкой романтической философией тринитарную историософию Иоахима Флорского, но и его профетическое наследие и богословскую экзегезу, которые включены в традиции христианского мистицизма и западного эзотеризма.
Соловьевские исследования
2018. — Выпуск 3
Содержание:
Предлагается анализ взаимоотношений двух философов - Владимира Соловьева и руководителя Московского психологического общества, основателя и долгое время редактора/издателя журнала «Вопросы философии и психологии» Николая Яковлевича Грота. Для рассмотрения выделен период 1895-1897 гг., связанный с работой Вл. Соловьева над своим капитальным трудом по нравственной философии «Оправдание добра». Доказывается, что статья Вл. Соловьева «Аскетическое начало в нравственности», вошедшая в отдельное издание книги в качестве второй главы, в которой была высказана мысль о возможности распространения закона сохранения энергии на психический мир, была написана под влиянием трудов Н.Я. Грота 1880-х годов. Утверждается также, что под непосредственным влиянием своего товарища и ближайшего единомышленника Грот в 1895 году вновь возвращается к своей старой гипотезе о «превращениях энергии» и строит на ее основе концепцию «психоэнергии», которую он развивает в серии своих поздних статей.
Ключевые слова
Рассматриваются различные подходы в обосновании морали двух близких по духу философов - Евгения Трубецкого и Владимира Соловьёва. Сравниваются две этические концепции, одна из которых базируется на теологических (концепция Е. Трубецкого), а другая - на антропологических принципах обоснования человеческой морали (концепция В.С. Соловьёва). Устанавливаются теоретические и методологические различия как в вопросе об источниках человеческой нравственности, так и в вопросе обоснования этических принципов. Вл. Соловьёв видит источник человеческой морали в нравственных чувствах человека, каковыми, по его мнению, являются чувства стыда, совести, жалости и благоговения. Именно эти чувства, по мнению Вл. Соловьёва, образуют «первоначальные основы нравственности». Е. Трубецкой, возражая в этом случае Вл. Соловьёву, указывает на то, что «первопричину» нравственности необходимо искать не в природных чувствах человека, а в Божественном и Абсолютном, которое «заключает в себe корень всей нравственности». В результате анализа различия между этими двумя безусловно оригинальными и талантливыми мыслителями, делается вывод, что в данном случае речь идёт о двух различных, но и одновременно вполне легитимных подходах к решению проблемы нравственности, а именно философско-антропологическом и религиозно-теологическом подходах, которые легли в основу двух различных концепций человеческой нравственности. Раскрываются механизмы обоснования этических принципов, а также дается описание разнообразия этической мысли дореволюционной России, которое проявило себя в этической дискуссии между Е. Трубецким и В. Соловьёвым.
Ключевые слова
Рассматривается эволюция восприятия Д.С. Мережковским и его ближайшим окружением (З.Н. Гиппиус, Д.В. Философов) личности и идей В.С. Соловьева в разные периоды его жизни и творчества. Отдельные аспекты этой темы затрагивались в оставленных современниками свидетельствах, а также в позднейших исследованиях, от З.Н. Гиппиус до А.Ф. Лосева, но выходившие до сих пор публикации касались обычно какого-либо одного периода либо аспекта взаимоотношений и все вместе никогда не сводились так, чтобы можно было проследить динамику. На материале частной переписки, в том числе ранее не публиковавшейся, а также дневников, мемуаров и отзывов в печати рассматривается эволюция отношения кружка Мережковских к мыслителю: от неприятия при жизни через посмертное частичное приятие до позднейшего безусловного пиетета в эмиграции. Проанализированы встречи Мережковских с В.С. Соловьевым в последнее десятилетие его жизни, а также их восприятие личности В.С. Соловьева, запечатленное в переписке тех лет и в позднейшей мемуаристике. Отмечено, что в этот период с их стороны преобладало преимущественно эстетическое неприятие. Также рассмотрено изменение воззрений Мережковских после смерти В.С. Соловьева, когда они начали осознавать его масштаб как мыслителя. Наконец, выделен третий этап, эмигрантский, когда Мережковские воспринимали Соловьева уже как своего ближайшего соратника и одного из немногих духовных учителей для эмигрантской молодежи
Ключевые слова
Сложная междисциплинарная проблема взаимодействия двух важнейших составляющих русской культуры - философии и литературы - раскрывается на конкретном примере обращения А.Ф. Лосева, казалось бы, к «проходному» образу «дыры», возникающему в Предисловии к «Трем разговорам о войне, прогрессе и конце всемирной истории» Вл. Соловьева. Показано, что соловьевскую метафору «дыры», которой поклоняются «дыромоляи», А.Ф. Лосев превращает в символ мира, обезбоженного и опустошенного позитивистским мироощущением. Делается вывод о том, что соловьевская метафора из «Трех диалогов» позволяет А.Ф. Лосеву нагляднее передать диалектику абсолютного бытия («голубого неба» небесной родины) и небытия, («пустоты материалистов»), порождающую ужасы и кошмары «дурной бесконечности» относительной мифологии. Подчеркивается, что А.Ф. Лосев использует этот образ не только в философских текстах («Диалектика мифа», «Нео-платонизм ясный как солнце», «Самое само» и др.), но и в своей художественной прозе, в том числе в текстах разных жанров, создававшихся в 1970-1980-е годы (автоинтервью «Невесомость», диалоги «Беседы с Чаликовым»).
Ключевые слова
Рассматривается вопрос о мистицизме в работе В.В. Розанова «Апокалипсисе нашего времени» (1917-1918 гг.). Выдвигается тезис о том, что за исторически-автобиографическим фасадом этой последней книги В.В. Розанова скрывается программа мистической онтологии и мистического познания, согласно которой «тайна (энтелехия, понятая Розановым как динамический элемент бытия) познаваема только через миф, мистическое мышление. Вопрос о «мистицизме» Розанова, в свою очередь, ведет к вопросам о языке и недиалектическом знании. Основным текстом, который предлагается как особый «комментарий», разъясняющий мистическую программу «Апокалипсиса нашего времени», является манускрипт «Тайна», над которым Розанов работал в 1890-е годы. Делается вывод о том, что «Тайна» является не только выражением мистической теории познания и интерпретации у Розанова, но и формой незавершенного философского трактата «О потенциальности и ее роли в мире физическом и человеческом», который Розанов обдумывал в 1890-е годы. Через опыт параллельного прочтения «Апокалипсиса нашего времени» и «Тайны» выявляются корни поэтики розановского текста, которые ведут к поэтике текстов Платона, Гёте, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого. В заключение делается вывод, что «Апокалипсис нашего времени» принадлежит к мистической ветви модернистской мысли (Э. Блох, Э. Вегелин и Э. Чоран), восходящей к европейскому мистицизму XVI и XVII веков.
Ключевые слова
Предлагается исследование одной из ключевых тем русской софиологии, в которой рассматривается онтологический аспект софиологических воззрений на Софию Премудрость Божию как личность, содержащую полноту и целостность всех небесных Божественных и земных тварных эйдосов всей твари и всего творения Божьего. В целях выявления источников философско-богословского учения о Софии Премудрости Божьей как совокупности первообразов всего творения Божия. На междисциплинарном философско-богословском уровне производится сравнительный анализ идей о Софии в трудах русских софиологов, в текстах Священного Писания и в труде древнеармянского философа Х века Григора Нарекаци «Книга скорбных песнопений». Наибольшее внимание уделено софиологическим умозрениям протоиерея Сергия Булгакова, учение которого о Софии Божественной и Тварной достигло наибольшей степени доктринальной разработанности в его поздней работе «Большая трилогия». Ввиду обширности данной темы, раскрывается лишь несколько аспектов философско-богословской софиологической концепции - Софии как совокупности эйдосов творения Божия, как соучастницы в сотворении мира, как посредницы между Богом и человечеством, как матери всего вне Бога сущего. Показано, что, несмотря на разницу почти в 1000 лет и малую вероятность подробного ознакомления русских софиологов с трудом Григора Нарекаци, эти идеи в указанных аспектах оказываются созвучны ввиду наличия единого источника софийных идей Библии и действия одного Божественного откровения. Основные выводы исследования, а также введение в научный оборот нового софиологического источника «Книга скорбных песнопений» обозначают новое направление в софиологическом философско-богословском дискурсе, который и доныне вызывает интерес у многих исследователей русской религиозной философии.
Ключевые слова
Излагается опыт филологического и историко-литургического анализа богословской проблематики, связанной с историей русского имяславия и «Афонской смуты». Для решения поставленных исследовательских задач используются методологические принципы лингвистической герменевтики, литургического богословия и литургики. Труд иеросхимонаха Антония (Булатовича) «Апология веры во Имя Божие и во Имя Иисус» (1913 г.) (в частности, глава XI «Понятия “Имя Божие” и “Сам Бог” в Богослужении совмещаются» и глава XII «Божественная литургия есть поклонение Богу о Имени Иисусове») рассматривается как источник основных предпосылок для формирования русской религиозной ономатологии и софиологии (П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, А.Ф. Лосев). При всей богословской незавершенности и отсутствии догматической системности именно этот труд стал одной из основ для формирования не только богословского дискурса имяславия, но и оригинальной отечественной философии имени и языка. Делается вывод о том, что русским мыслителям П. А. Флоренскому, С. Н. Булгакову и А.Ф. Лосеву удалось вывести проблематику имяславской полемики на качественно иной уровень и новые рубежи, связанные с философско-лингвистической проблематикой онтологии языка.
Ключевые слова
На примере сопоставления историософской логики Ф.И. Тютчева и В.Ф. Эрна рассматривается типологическое «избирательное сродство» мысли отечественных писателей и философов в оценках хода исторического процесса исходя из «тайны человека», содержания и качества его душевно-духовного состояния и целеполаганий в рамках теоцентрической и антропоцентрической аксиологии. Подчеркивается связь христианской онтологии и антропологии поэта с анализом человеческой природы у Достоевского и Вл. Соловьева, а также его особое внимание к динамике социально-исторических и интеллектуально-идеологических процессов в Новое время начиная с эпохи Возрождения и Просвещения. Раскрывается нетривиальный переход «меонического рационализма» из интеллектуальной плоскости в практическую сферу. Отмечается, что в границах обозначенной исторической динамики с мыслями Тютчева и Эрна вступают в многоаспектную перекличку и входят в ценностно-логический резонанс важные для многих русских писателей и философов разные понятия и конструкции: «страсть к довольству» (А.С. Пушкин), «самодовлеющий нож разума» (И.В. Киреевский), «плачевная золотая посредственность» (П.Я. Чаадаев), «ад прогресса» (Н.Ф. Федоров), «псевдолиберальная пошлость и проза эгалитарного процесса» (К.Н. Леонтьев), «понижение психического уровня человека» (В.В. Розанов), «самоупорство самости» (П.А. Флоренский), «самочинная воля» (С.Л. Франк), «натуралистическая сплошность мира» (Г.В. Флоровский), «профанация» (Б.П. Вышеславцев), «самоистребляющая диалектика гуманизма» (Н.А. Бердяев), «зверочеловечество» (Е.Н. Трубецкой) и ряд других.
Ключевые слова
Дается анализ концепций трагического миросозерцания Ф.М. Достоевского, предложенных представителями русской философской критики, на примере работ Вл. Соловьева, В.В. Розанова, Ф.А. Степуна, Л.И. Шестова, А. Белого, Вяч. Иванова. Обосновывается необходимость привлечения методологии А.Ф. Лосева, исследуется методологический потенциал его учения о художественном мироощущении и трагическом мифе. Описанная Лосевым универсальная структура трагического мифа рассматривается как порождающая модель картины мира Ф.М. Достоевского. Раскрывается значение диалектических критериев методологии Лосева для оценки концепций «философии трагедии», предложенных истолкователями творчества Достоевского. Делается вывод о том, что достижения или неудачи интерпретаторов определяются в каждом случае степенью адекватности или неадекватности методологии исследователя диалектическому мироощущению писателя.
Ключевые слова
Рассматривается собрание работ М. Лютера (под ред. И. Фокина), приуроченное к 500-летию начала Реформации. Дается описание содержания сборника, анализ ключевых текстов из каждого раздела. Предлагается оценка данного издания в контексте российской исследовательской литературы, посвященной Реформации и раннему Новому времени. Отмечается ряд важных замечаний, которые предлагает во вступительной статье редактор и составитель сборника: с одной стороны, указание на актуальность наследия Реформации, с другой стороны, ее связь с интеллектуальной культурой Нового времени, в частности с немецкой классической философией. Анализируется значение корпуса текстов, которые приведены в блоке произведений М. Лютера. Показано, что этот комплекс текстов, с одной стороны, позволяет реконструировать в целом программу Реформации в ее социальном, богословском, экклезиологическом и антропологическом аспектах благодаря переводу на русский язык «теологической трилогии» Лютера 1520 г., с другой стороны, эти материалы дополняются широкой концептуальной перспективой, которая возникает благодаря приведенным вслед за указанными произведениями поздним сочинениям Лютера 1530-1540 гг. Приложение рассматривается как предметный комментарий к корпусу текстов Лютера, выявляется значение приведенных в нем текстов. Отмечается, что издание будет полезно для широкого круга читателей: исследователей, преподавателей, студентов, школьных учителей и всех, кто интересуется историей европейской культуры, ее настоящим и будущим.
Ключевые слова