Художественная литература

Багрицкий, Корнилов, Васильев, Кедрин, Заболоцкий, Мартынов, будучи современниками, друг с другом почти не общались. В советской стране подлинные поэты были вынуждены держаться особняком. Иное дело их поэзия, напитанная соками одной общей для всех земли и культуры, бурлящая событиями и надеждами — опять же раз-делённой со всеми — то героической, то трагической эпохи......

Заложница перегруженного идеологией режима — вот кем была русская поэзия в эпоху пролетарской диктатуры. Но чем страшнее было время, тем отважнее и благороднее звучали поэтические голоса в защиту попранной справедливости и поруганной красоты. Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Пастернак... Великие, героические судьбы поэтов — непримиримых борцов за всё истинное и прекрасное...

Поэзия, которой не было дозволено быть поэзией, а только речёвкой, агиткой, прокламацией, лозунгом. Поэзия, которая даже под неусыпным присмотром партийных начальников умудрялась отстоять великие истины любви и свободы — живое человеческое слово! Исаковский, Твардовский, Рубцов, Высоцкий... Для студентов и преподавателей вузов, а также для каждого, кто неравнодушен...

В книге представлены пять временных срезов поэзии Евгения Глушакова. Стихи, написанные в 15, 30, 45, 60 и 75-летнем возрасте поэта. Такая рубрикация позволяет наблюдать эволюцию его душевных состояний, сознания, психологии, а также стихотворной формы.

В книге повествуется о трагическом разладе между Людьми и Богом, об их легкомысленном отпадении от Создателя и мучительно трудном возвращении под Его отеческую руку. Избранная автором поэтическая форма изложения позволяет наиболее полно соответствовать библейским стихотворным текстам, их образной яркости, смысловой глубине. Книга предназначена как верующим, так и неверующим....

О молодых художниках, о жизни, о творчестве, о любви.

Эта книга — поэтическая история России. Полвека назад началась работа над ней. Поэма за поэмой, цикл за циклом составлялась стихотворная мозаика эпического полотна, которое своим размахом должно было представить и великую национальную героику, и боль-шую человеческую трагедию свершившегося. История, пропущенная через сердце поэта. Более тысячи лет кровавого ужаса и...

Моя жизнь едва ли отличается от всех прочих. Маленькие радости и большие горести, как у любого другого. И, разумеется, те же грустные последствия призрачной человеческой свободы и тот же благотворный, спасительный поворот, даруемый верой. Жизнь — как жизнь!