В статье рассматривается сюжет о возвращении мужа на свадьбу своей жены, закрепленный в русском былевом эпосе и тысячелетней эпической традиции античности. Изучение эпического наследия Гомера за многие годы его существования включает в себя огромнейшее число работ ученых всего мира. Сравнительно-исторические, сравнительно-генетические и сравнительно-типологические исследования выявили связь устной народной традиции и авторской эпической поэзии. Современная международная наука разрабатывает гипотезу, согласно которой профессионально-индивидуальные гомеровские поэмы создавались на древней, существующей по меньшей мере 850 лет, устной импровизации поэзии в твердой форме гекзаметра. Изучение русского эпоса насчитывает меньшую историю, однако изыскания в этой области выявили проникновение в славянскую среду элементов поздней античности, которые наряду с язычеством и христианством стали источником формирования народной духовной культуры. Анализируемый в статье сюжет «возвращения мужа» широко распространен в фольклоре многих народов и рудиментарно проявился в «Одиссее». Западные и восточные варианты этого сюжета разнообразны по жанровой структуре и стилевым особенностям. На русской почве сюжет представлен в большой тематической подборке «Добрыня и Алеша», которая благодаря контаминациям, небольшим вставкам в эпическом жанре эволюционирует к жанру эпопеи. Получающийся большой объем приближает старину к античному эпосу, создавая промежуточные формы, сопоставимые с авторскими подражаниями.
Проблемы исторической поэтики
2015. — Выпуск 13
Содержание:
К числу появившихся в XVIII веке агиографических произведений относится распространенное в старообрядческой среде Житие Корнилия Выговского. Сочинение известно в двух редакциях: первоначальной и литературно обработанной. Автором второй разновидности текста является уставщик Выго-Лексинского старообрядческого общежительства Трифон Петров. Выявлению художественных особенностей его редакции и посвящена настоящая статья. Книжник внес значительные изменения в структуру жития, придав ей трехчастную форму. Основную часть - собственно историю жизни Корнилия - он разделил на главы, каждой из которых дал название. Кроме композиции произведения, Трифон Петров переработал его содержание. Некоторые эпизоды он исключил из фабулы и добавил ряд не существовавших ранее. Им были введены топосы, свойственные житиям преподобных, а также дополнения, нацеленные на создание образа святого. Важное место в редакции Трифона Петрова отведено Выговской пустыни. Именно в контексте ее истории изображается духовный путь Корнилия. Сам подвижник выступает в качестве связующего звена между первым поколением старообрядцев и выговцами. В его образе нашла воплощение идея преемственности, сопряженная с представлением о возложенной на общежительство особой миссии.
Ключевые слова
В XVIII веке русская литература энергично осваивала фольклорные жанры и образы. Одной из форм взаимодействия фольклорных и литературных жанров была былина . Ряд богатырей стали литературными героями. Былинная традиция XVIII века известна по сборнику Кирши Данилова (1804) и по изданию «Былины в записях и пересказах XVII-XVIII веков» под редакцией А. М. Астаховой (1960), что дает возможность постановки проблемы соотношения письменных и печатных текстов с устной традицией, зафиксированной собирателями и фольклористами. В статье представлен сравнительный анализ устных и письменных прозаических обработок «черниговской» версии сюжета «Илья Муромец и Соловей-разбойник», которая сохранила близость к устной традиции. Рукописные и печатные публикации записей былин XVIII века свидетельствуют об активном освоении в русской литературе былинных сюжетов, героев, тем, топики, формул и концептов. Это проявилось в жанровых трансформациях былины, в разработке ее жанрового содержания в повестях, сказаниях, сказках, операх и поэмах, в письменных и устных прозаических пересказах и переложениях.
Ключевые слова
В русской литературе XVIII века фольклорные герои становятся персонажами литературных произведений разных жанров. Один из них - богатырь Алеша Попович. Отличительными чертами эпического героя являются такие признаки характера, как хитрость, ловкость, удальство. Ими в полной мере воспользовался В. А. Левшин, создав «Повесть о Алеше Поповиче - богатыре, служившем князю Владимиру» в своих «Русских сказках» (1780-1783). Выдерживая свой озорной характер, герой повести совершает подвиги: освобождает царство Аланское от гибели и присоединяет его к Киевскому княжеству; побеждает беса Велзевула, освобождая польского волшебника Твердовского от клятв перед «адским князем», и Царь Девицу, затем берет ее в жены. В повести Левшина былинный герой становится литературным героем. В жанровых трансформациях он приобретает черты характера и предстает героем произведения, в сюжете которого соединяются разные фольклорные и литературные жанры.
Ключевые слова
Статья посвящена утопии князя М. М. Щербатова «Путешествие в землю Офирскую» (1784). Произведение рассматривается в малоисследованном аспекте. Объектом изучения является педагогический идеал, представленный в образе офирских училищ. Особое внимание при этом уделяется основе воспитательной системы - «маленьким книжкам», содержащим «катехизмы», нравственный и гражданский, которые преподаются в школах наряду с другими предметами. О «катехизмах» не раз упоминалось в научной литературе, однако специальных работ по данной теме написано не было. Между тем для истории литературы они имеют особый интерес. В них отражены не только фрагменты биографии писателя, его взгляд на современные педагогические теории, но и предложен образ человека и гражданина, истинного Сына Отечества. Предметом сравнительного анализа становятся предполагаемые источники «катехизмов», среди которых сочинения С. Пуффендорфа, монаха-августинца И. Фельбигера, «Наказ» Екатерины II и собственные педагогические тексты М. М. Щербатова. Автор статьи приходит к выводу о том, что щербатовский идеал школьного образования был прочно связан с истинами христианского закона.
Ключевые слова
В статье исследуется творчество одного из малоизвестных русских писателей первой трети XIX века М. Н. Макарова. Исследовательский интерес к творчеству писателя обусловлен дискуссионностью вопроса о жанровой специфике русской прозы 1830-х годов, а также актуальностью для нашего времени выраженного автором православно-государственного типа мышления. В сборнике «Повести из русских народных преданий» обнаруживается ориентированность на фольклор как форму выражения духа нации и народной этики. Исторические, топонимические, этногенетические предания Владимирской, Новгородской, Рязанской, Московской земель составляют фабульную основу повестей сборника. На поэтико-стилистическом уровне анализируемые произведения сопоставимы с карамзинской моделью сентиментально-предромантической повести 1800-х годов. Ее типологическая специфика состоит в прерывистом характере сюжетной линии; особом внимании к судьбе частного человека; «готическом антропологизме», утверждении единства человека и природы, нравственной сущности человека прошлого и настоящего. Беллетризованные предания в повестях Макарова служат акцентуации православных в своем основании духовных ориентиров и нравственных ценностей народа. В результате проведенного исследования обосновывается особый тип фольклоризма русской исторической повести первой трети XIX века. Ее своеобразие состоит в совмещении типологических черт устнопоэтического и литературного жанров.
Ключевые слова
Былина - русская эпическая песня о богатырях. Известны разные жанровые трансформации былин в фольклоре: прозаические пересказы (побывальщины), богатырские сказки, сказания о богатырях, лубочные сказки с сюжетами о подвигах богатырей и рыцарей. В начале XIX века русская литература активно осваивала былинные образы и мотивы: богатыри становятся персонажами повестей, литературных сказок, поэм, романов, опер. Ряд поэтов и писателей предприняли попытку создать былину как литературный жанр. Их жанровые поиски были творческим подражанием «Слову о полку Игореве», изданному в 1800 году, а в некоторых случаях «Сборнику Кирши Данилова» (1804). Одной из первых попыток является сочинение Г. Р. Державина «Добрыня, театральное представление с музыкою, в пяти действиях» (1804). Прославляя идею государства, поэт создает произведение, в котором действуют былинные и литературные герои, а сюжет заимствован не только из былин и сказок, но и из рыцарских романов. В поэме С. С. Андреева «Левсил, русский богатырь» (1807) герой не только является фольклорным (былинным и сказочным) персонажем, но и обладает литературным характером. Оригинальным жанровым экспериментом стал роман А. Ф. Вельтмана «Кощей бессмертный. Былина старого времени» (1833), в названии которого слово былина впервые использовано в литературном жанровом значении. Из сложного взаимодействия сказки, былины, древнерусской повести и жития рождается жанр пасхальной повести В. И. Даля «Илья Муромец. Сказка Руси богатырской» (1836). Литературные трансформации фольклорного жанра были вызваны творческой потребностью авторов создать национально-исторический миф, угадать «баснословную» историю, вообразить то, что было в давние дописьменные времена.
Ключевые слова
Икона появляется в ряде произведений В. Ф. Одоевского: «Бал», «Княжна Зизи», «Свидетель», «Необойденный дом», «Сиротинка». Она никогда не упоминается просто как часть интерьера или русского колорита, но неизменно становится средоточием святости, перед иконой всегда творится молитва. Одоевский не только не описывает, но даже не называет иконы - сакральная природа иконописи оказывается непередаваема в произведении светском. В «Свидетеле» появляется заветная мысль писателя о несовершенстве языка и непередаваемости сокровенного. Но пришедшее герою в церковной тишине убеждение придает «невыразимому» особый, религиозный оттенок. Показательно, что говоря о западноевропейском искусстве, писатель никогда не упоминает слово икона - изображения Мадонны и Святой Цецилии он называет картинами и помещает их в контекст повседневности. По мнению современных исследователей, подобное восприятие характерно для русских писателей и православного сознания как такового. Рассмотрение иконы в художественной прозе Одоевского говорит о глубине духовных исканий писателя, важности Православия в его мировоззрении и эстетике.
Ключевые слова
В статье ставится задача разработки методологического подхода к творчеству Ф. М. Достоевского, адекватного диалектической природе художественного мироощущения писателя. Формула Достоевского «целое в виде героя» рассматривается как архитектоническая модель его поэтики. Выявляется диалектико-мифологическое содержание различных аспектов этой модели. Раскрываются моменты общности «реализма в высшем смысле» Достоевского и абсолютной диалектики А. Ф. Лосева. В свете учения Лосева формула Достоевского модифицируется по диалектической модели трагического мифа. В структуре формулы последовательно эксплицируются аспекты космологический, антропологический, христологический, экклезиологический, пневматологический . Актуализация этих аспектов прослеживается в ряде произведений писателя (роман «Бедные люди», повесть «Слабое сердце», рассказ «Маленький герой», роман «Идиот»). Демонстрируется диалектическое единство интуиций веры и знания в художественном опыте Достоевского.
Ключевые слова
Автор работы рассматривает сходство и различие в эстетическом истолковании темы денег с точки зрения социального реализма Бальзака и христианского реализма Достоевского. Для решения поставленной задачи вводятся понятия «тайна человека», «темная основа нашей природы», «закон Я», «закон любви». В рамках данных понятий в статье анализируются художественные типы и рефлексия обоих писателей и показываются уравнительная, редукционистская, трансформирующая и компенсирующая функции денежного абсолюта, становящегося всеобщим эквивалентом человеческой свободы и личности и создающего условия для нового неравенства. Автор раскрывает акцентированные в романах русского и французского писателей антропологические последствия доминирования принципов утилитаризма и монетаристского сознания, способствующих искажению и перевертыванию иерархии ценностей, отчуждению и овеществлению взаимоотношений людей, вытеснению из жизни духовно-нравственных начал, энтропии и нигилизму в деградирующем обществе.
Ключевые слова
В статье анализируется роман Ф. М. Достоевского «Униженные и оскорбленные» с точки зрения функционирования в его нарративной структуре мотива «блудной дочери», восходящего к евангельскому и пушкинскому претекстам. Обнаруживается несколько интерпретационных вариантов мотива блудной дочери, каждый из которых представлен разными нарраторами в различных жанровых моделях: от сентиментальной мелодрамы (Иван Петрович) и романтической истории с трагическим финалом (Нелли) до «премиленького анекдота» (князь Валковский) и авантюрного рассказа, стилизованного под скоморошину (Маслобоев). Помимо этого, в текст романа включена лирическая новелла Я. П. Полонского «Колокольчик», в которой представлен поэтический (романсный) вариант традиционного мотива. Достоевский в своем романе, открывающем новый период творчества писателя, апробирует возможности полифонической художественной системы, используя для этого вечный сюжет о «блудной дочери». Анализ нарративной структуры романа дает возможность наблюдать, как автор сопрягает различные нарративные стратегии, делая текст произведения своего рода «экспериментальной площадкой» создания новой романной формы.
Ключевые слова
Статья посвящена анализу исследовательских толкований библейского текста в романе «Преступление и наказание» Достоевского. В работе выделяются случаи разночтений в определении источников и характера функционирования библейских аллюзий и цитат в романном сюжете, исследуются причины этих разночтений, определяются критерии изучения библейского текста в творчестве Достоевского. Для более полного и точного понимания межтекстовых взаимосвязей необходимо исследование библейских интертекстов не только на текстуальном, но и на сюжетно-образном уровне, так как семантика тех или иных цитат и аллюзий в конечном счете определяется особенностями их включения в авторский текст и их взаимодействия с культурной традицией, представленной не только в библейском тексте, но в духовной литературе, а также в народном восприятии библейских сюжетов.
Ключевые слова
Роль Достоевского в изучении русского фольклора давно является предметом исследования как фольклористов, так и литературоведов: в критике определен круг фольклорных источников, идей, жанров, сюжетов, мотивов, тем, которые писатель выразил в своем творчестве. В ряду его художественных открытий следует назвать оригинальную концепцию былины как фольклорного и литературного жанра. В освоении фольклора Достоевский вышел за пределы традиционного понимания фольклоризма. Он был единственным, кто в былине отметил такой признак, как соприкосновение «с красотою высшей, с красотою идеала». В былине выразилось «всё мировоззрение народа», «его идеалы героев, царей, народных защитников и печальников, образы мужества, смирения, любви и жертвы». Опираясь на фольклорную концепцию, Достоевский создал концепцию былины как литературного жанра, который способен выразить смысл русской истории, русский взгляд на жизнь, русскую идею. В его былинах нет богатырей, но есть подвиги обыкновенных людей. Их содержанием становились ключевые эпизоды и поворотные моменты русской и мировой истории, в которых обновлялось христианство, проявлялась русская будущность. По его мнению, такие былины из русской истории «могли бы быть великою национальною книгой», «послужить к возрождению самосознания Русского человека». Достоевский не осуществил свой замысел, он лишь ограничился тем, что создал концепцию жанра, дал его литературный образец, подробно изложив содержание одной из былин, и отдал свой замысел поэту А. Н. Майкову, который не смог реализовать их общую творческую идею. Несмотря на отсутствие творческого результата, концепция былины у Достоевского заслуживает внимания критиков и поэтов как жанровое открытие писателя.
Ключевые слова
«Дневник Писателя» - произведение Ф. М. Достоевского, художника и публициста. Автором статьи рассматривается одно из проявлений оригинальности этого издания - композиционная форма, в качестве которой выступает двунаправленный диалог. Его ветви выстраиваются Ф. М. Достоевским на основании двух моделей: коммуникации (диалог с читателем) и автокоммуникации («обращение к себе самому») - при помощи авторских коммуникативных стратегий. При этом ведущую роль в построении обоих векторов диалога играет евангельское Слово. Автор статьи исследует проблему диалога, особо акцентируя ценность евангельской цитаты, и приходит к выводу о том, что в диалоге с читателем евангельская цитата является для Ф. М. Достоевского ведущим средством воздействия, в «обращении к себе самому» - основным средством понимания себя, мира/человека и Бога. В общей структуре диалога в «Дневнике Писателя», строящегося посредством основной коммуникативной стратегии взаимодействия, евангельская цитата - средство включения автора и читателя в диалог с Богом.
Ключевые слова
В статье выявляются причины обращения Ф. М. Достоевского к традициям древнерусской словесности в «Дневнике Писателя» периода русско-турецкой войны. Один из главных мотивов - поиск национальных основ русской духовности. Писатель постигал мир средневековой книжности, знакомясь с агиографией, хождениями, духовным красноречием. Ф. М. Достоевский вновь обратится к древнерусским памятникам в процессе работы над романом «Братья Карамазовы» (особенно над главой «Русский инок»). В результате сопоставления текстов выясняется, что доминирующими качествами идеального образа русского святого являются покаяние, смирение и страдание, стремление к очищению, способность к духовному сопротивлению злу. Идеальной формой существования русского народа становится соборность. Тип историзма - это движение к Страшному суду. Евангельские аллюзии и метафоры усиливают авторскую интерпретацию. Таким образом, диалог с евангельским словом Ф. М. Достоевский осуществляет на идейном, образном, жанровом, мотивном, повествовательном уровне текста. Отличительным признаком произведений Ф. М. Достоевского, следующего евангельским традициям, становится диалогичность слова.
Ключевые слова
Идеи и образы Ф. М. Достоевского пронизывают творчество известного писателя, поэта, публициста и критика Серебряного века Г. И. Чулкова на всем его протяжении: от статьи «Достоевский и революция» (1906) до книги «Как работал Достоевский» (1939). В работах критика о Достоевском заметна эволюция в понимании «земли» от ее отрицания в дореволюционные годы (свойственного многим деятелям «нового религиозного сознания») до приятия в 1930-е годы (которое соответствовало отношению Достоевского и взглядам воцерковившегося к этому времени Чулкова). Центральное место в статье занимает анализ отношения к «земле» в неопубликованной книге Чулкова «Жизнь Достоевского» (1935-1936), автограф и машинописные копии которой находятся в трех различных российских архивах. В этом исследовании заметно влияние религиозно-философских идей Серебряного века, связанных с Д. С. Мережковским, Вяч. И. Ивановым, Н. А. Бердяевым. Однако понятие «земля», обусловленное противостоянием Чулкова «советскому патриотизму» 1930-х годов, в целом тяготеет к церковной трактовке этого концепта.
Ключевые слова
Документальные тексты не только описывают факты, но и предоставляют возможность их творческой интерпретации. В этом заключается основная стилистическая особенность так называемой «реальной», невымышленной литературы. Дневники и воспоминания - наиболее популярные жанры документалистики. Несмотря на художественное многообразие воспоминаний, дневники так же стилистически интертекстуальны. Они содержат в себе примеры различных жанровых включений: письма, хроникальные и летописные зарисовки, биографические свидетельства, отрывки воспоминаний, опыты сочинительства, привлечение чужих литературных цитаций и т. д. «Воспоминания» и дневники Андрея Михайловича Достоевского, представляя собой самостоятельные литературные тексты, творчески корреспондируют между собой. Во-первых, они соотносятся хронологически. В дневниковых записях неоднократно встречаются отсылки, указывающие на активную мемуарную работу автора. Во-вторых, оба источника выходят за рамки лишь документального изложения событий, но и раскрывают верность А. М. Достоевского семейным традициям и ценностям. Ключевые образы и «Воспоминаний» и дневников - семья, дом. В «Воспоминаниях» хронотоп постепенно смещается от публичности к «домашней» жизни (жизнь как перемена «квартир»), в дневниках же, напротив, автор объединяет семейно-бытовое повествование с обстоятельствами внешней жизни эпохи.
Ключевые слова
В статье рассматриваются особенности функционирования газетных жанров в структуре дневников А. М. Достоевского. Взаимодействие жанров оказывается возможным за счет художественно-поэтического своеобразия дневникового текста. А. М. Достоевский использует газетные публикации для придания творческой динамики повествованию. Во-первых, он соотносит судьбы родных людей (сестры В. М. Карепиной, брата Ф. М. Достоевского, старшего сына Александра) с историческими реалиями эпохи. Тогда газетные вклейки, приводимые на страницах дневников, носят биографический характер и символизируют синкретизм внутреннего психологического времени автора с общественным. Расширяя стилистическое пространство дневникового текста, А. М. Достоевский сообщает свое эмоциональное состояние вовне, переводит поэтику частного авторского высказывания на новый уровень - публичности. При этом печатные вставки личного свойства не нарушают сюжетно-тематическую линию дневниковых заметок, а дополняют их содержание. Во-вторых, А. М. Достоевский включает в повествование и цикл газетных публикаций, которые опосредованно соприкасаются с его семейной историей. Они освещают внешние панорамные события жизни, например: международная хроника, фенологические заметки («бюллетени природы Д. Кайгородова»), воспоминания о литераторах, военных деятелях прошлого, членах королевских фамилий, различные статистические данные и т. д. Таким образом, газетные заметки (как биографические, так и общего плана) расширяют социокультурный контекст дневников А. М. Достоевского, а личная история автора приобретает особое значение в жизни эпохи.
Ключевые слова
В статье рассматривается функциональная роль библейских реминисценций в повести-студии И. С. Тургенева «Странная история» (1870). Претекстовая функция Библии и экзегеза отдельных библейских положений, изречений и максим развертываются в процессе художественного раскрытия нравственного выбора Софи и воплощения экзистенциального мотива. В этике самоотвержения главная героиня повести опирается на ветхозаветные догматы и евангельские благовествования и одновременно утверждает собственное понимание необходимости «жертвования собою» во имя осуществления нравственного идеала. Нравственные воззрения Софи хотя и формировались под влиянием религиозной этики, однако не сводятся к ней. Вера в Христа у героини дополняется осознанием долга перед людьми. Библейская этика самоотвержения строится на антиномии эгоцентризма и отказа от своего «я». Личное последовательно приносится в жертву общему. Это роднит Софи с самоотверженными девушками, участницами народнического движения, и характеризует мироощущение нового человека, человека переходного времени в «национальной истории».
Ключевые слова
В статье рассматривается образ иконы Божией Матери в романе «Одиссей Полихрониадес» К. Н. Леонтьева. Лики Богоматери в произведении становятся связующим звеном между греческой и русской православной традицией. Проанализированы факты биографии писателя, объясняющие особое отношение К. Н. Леонтьева к указанным ликам Богоматери. Богородичные типы в восточнохристианском восприятии олицетворяют заступничество, защитную функцию иконы: православное христианское сознание объединяет одна и та же молитвенная традиция. Именно через образы Богородицы в романе выявляется особенная связь иконы с молитвой, ее соотнесенность с первообразом. В «Одиссее Полихрониадесе» специфика греческого мира открывается читателю через лик Божией Матери. Икона Божией Матери в художественном пространстве романа придает греческому миру символичность, наполняя динамикой статичный греческий мир.
Ключевые слова
В статье впервые представлен подробный текстологический комментарий записной книжки Н. С. Лескова с выписками из «Прологов» (РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 1. Ед. хр. 108). Сохранившиеся творческие материалы включают выдержки, конспекты из старопечатного Пролога, художественной и исторической литературы XIX века, писем представителей европейской и русской науки и литературы (А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой, Пиго ле Брюн, И. Шер), посвященных вопросам веры, религии, описанию и анализу антропологических категорий. Автограф отражает разнообразные векторы духовных поисков и творческих экспериментов Лескова. В книгах писатель находил как подтверждения собственным идеям, так и требующим еще дальнейшего глубокого внутреннего осмысления, вопрошания и проживания. Между тем исключительный экзистенциальный и созидательный опыт Лесков обрел в 1880-е годы, изучая историю, структуру, содержание Пролога. Большая часть записной книжки отражает процесс познания писателем разнообразных примеров покаяния, искупления грехов, внезапного перерождения грешника, деятельной любви, плодов послушания, чуда перемещения святого в пространстве, феномена проявления и вмешательства в жизнь человека сверхъестественной силы (Бог, Святой Дух, Ангелы) и т. д. В ходе конспектирования проложных текстов Лесков сформировал некоторые принципы их художественной обработки (цитирование на церковнославянском языке «кризисных», «поворотных», необычных фрагментов; выделение ключевых ситуаций путем изменения названия, конкретизации повествования, сокращений, графическое интонирование). Намеченные в записной книжке общие тенденции в осмыслении проложного источника (идейные, образные, сюжетно-композиционные, стилистические) впоследствии трансформируются автором в цикле «византийских легенд», где получат дополнительную смысловую и функциональную нагрузку.
Ключевые слова
В статье уточняется распространенное представление о позднем Л. Н. Толстом как о «нехристианском писателе», рассматривается функционирование евангельских стихов в романе «Воскресение». Евангельские стихи в «Воскресении», обладая сюжетомоделирующей и притчевой функциями, создают христианский гипертекст с универсальными опоясывающими и внутренними рифмами и предопределяют параболистичность композиции толстовского романа, чья событийная канва выступает как иллюстрация Писания. При апелляции к Евангелию поражение терпят старик-раскольник, только на словах проповедовавший Слово Божие, и английский миссионер, не знавший русского языка и не цитировавший Евангелие. Количество глав каждой части «Воскресения» представляется не случайным. Евангельские стихи в последней главе направлены на ретроспективное осознание сюжета толстовского романа и предвещают воскресение человечества. «Воскресение» - роман-притча, в котором проявляются черты христианского реализма.
Ключевые слова
Развитие художественной словесности на рубеже XIX-XX веков характеризуется настойчивым поиском новых духовно-нравственных ориентиров и художественных образов, необходимых для выражения мироощущения эпохи. Одним из таковых стал образ ученого, появившийся в литературе этого периода как художественное целое. Настоящая работа представляет собой попытку исследовать этот образ на материале произведений двух авторов - повести «В новую жизнь» И. С. Шмелева и повести «С двух сторон» В. Г. Короленко. Выбранные для анализа произведения перекликаются на разных художественных уровнях. Объединяет их и наличие реального прототипа образа ученого, которым стал известный ботаник К. А. Тимирязев. В обоих произведениях герой-ученый является наставником для молодых героев, помогающим им найти свой путь в жизни. Герои-ученые Шмелева и Короленко представляют собой новое видение образа человека науки в литературе.
Ключевые слова
И. С. Шмелев начал свой творческий путь как детский писатель. В начале XX века он создал значительное количество произведений для детей, публиковался в журналах для юношества. В одном из таких журналов - «Юная Россия» - вышла повесть Шмелева «В новую жизнь». Статья посвящена изучению творческой истории повести: процессу зарождения и генезиса художественной идеи этого текста, рассмотрению этапов его создания, анализу редакций, поэтики. Работа над произведением шла в два этапа, нашедших отражение в трех редакциях повести. На первом этапе писатель работал над созданием очерка о жизни современной ему деревни. Позднее очерк стал предысторией сюжета повести о деревенском мальчике, вырванном из среды и ищущем свой путь в жизни. Изменился не только жанр - углубилось и идейное содержание произведения. Основная идея автора, пронизывающая всю повесть, есть идея научного познания природы и жизни, получения образования, способного улучшить жизнь простого человека. В повести «В новую жизнь», основное внимание которой сосредоточено на изображении социальной стороны жизни, выявляются истоки самобытности авторской манеры писателя, его неповторимого стиля и языка.
Ключевые слова
И. С. Шмелев начинал свой путь в литературу как детский писатель, печатался в таких изданиях для юношества как «Родник» и «Юная Россия». В статье анализируется поэтика повести Шмелева «В новую жизнь» - одного из ранних произведений Шмелева. Сюжетные мотивы ранней прозы писателя зачастую повторяются, перекликаются друг с другом. Мотив «заветной встречи» ребенка со взрослым, становящимся для него наставником и помощником в выборе им своего жизненного пути, - один из таких повторяющихся мотивов. Статья посвящена сопоставительному анализу одного из центральных образов повести «В новую жизнь» профессора В. В. Фрязина, ставшего наставником для главного героя, и его реального прототипа К. А. Тимирязева. Сравнительный анализ ведется как на уровне биографических данных, так и на уровне текстуальных перекличек с трудами и идеями Тимирязева. Аналитическим материалом для статьи послужила опубликованная в 1907 году повесть «В новую жизнь». Исследование рукописных материалов к повести, хранящихся в фонде Шмелева Российской государственной библиотеки, позволяет полнее отобразить взаимосвязь между художественным образом и его прототипом.
Ключевые слова
Статья посвящена одной из центральных проблем литературы - научному описанию, введению в научный оборот и осмыслению рукописных материалов из творческого архива писателя. В основе исследования - черновики повести И. С. Шмелева «Росстани», хранящиеся в НИОР РГБ. В работе представлено их кодикологическое описание и текстологический анализ, результат которого - выявление двух вариантов и двух редакций повести, установление их генеалогии, становление и разработка повествования. Филологический анализ разночтений редакций позволил понять генезис замысла, определить авторские целеустановки в поэтике повести. В ходе сопоставительного анализа разных редакций выявлены литературные приемы в поэтике повести, характерные для неореалистического литературного произведения - это обилие внесюжетных элементов, создающих эффект дискретного повествования; повторяющиеся бытовые детали, образы русской природы, мотивы памяти и расставания, образующие символический план произведения.
Ключевые слова
В основу «путевых поэм» «Тень Птицы» положены впечатления И. А. Бунина от путешествий-странствий по Ближнему Востоку в 1903-1909 годы, когда писатель побывал в Турции, Иудее, Палестине, Сирии, Египте, Алжире, Тунисе, а также в Греции. В современных исследованиях Восток «путевых поэм» Бунина предстает, как правило, неким обобщенным образом «культурологического» плана, вбирающим черты истории и культур разных стран Леванта. Между тем Бунин подчеркивал, что воспринимал свои поездки в Иудею и Палестину не просто как путешествия, но как паломничество на Святую Землю. Значимость библейского Востока в «путевых поэмах» обусловлена также тем, что большая часть маршрута путешествия и большая часть очерков (7 очерков из 11) связаны со Святой Землей. В настоящей статье исследуется художественное время-пространство палестинских очерков цикла Бунина, выявляется и характеризуется библейский хронотоп, роль ключевых ветхозаветных и новозаветных топосов. Некоторым библейским топосам автор придает особое значение. Это места, связанные с ключевыми библейскими событиями и интенциональностью сознания автора, порождающие целый комплекс лейтмотивов цикла: долина Иосафата - место грядущего Страшного суда, Мертвое море - символ Божьего наказания за человеческие грехи, пустыня Иудейская, где Иисус был искушаем дьяволом, Иерусалим, Вифлеем, Назарет, Геннисарет - города древней Палестины, связанные с событиями земной жизни Иисуса Христа. Характер восприятия героем святых мест, главенство библейского времени-пространства в «путевых поэмах», посвященных паломничеству на Святую Землю, стремление духовно перенестись в библейские времена, слияние хронотопа героя с библейским хронотопом - все это свидетельствует о чрезвычайной значимости библейских событий для автора и для героя-повествователя. Проведенное исследование художественного времени-пространства «путевых поэм» Бунина «Тень Птицы» позволяет определить библейский хронотоп как основную пространственно-временную структуру палестинских очерков и цикла в целом.
Ключевые слова
Начало XX века - время расцвета русского драматического искусства. Москва и Петербург сделались местом встречи значительного количества художественных талантов, что позволило, опираясь на предшествующую театральную традицию, создавать выдающиеся произведения театрального искусства. Отличительной чертой поэтики новой русской драмы была сюжетная коллизии, исходившая не из внешних событий, а из нарочито случайных импульсивных душевных движений героев. Статья посвящена обзору драматических произведений Б. К. Зайцева, написанных в первой половине XX века. Для пьес этого времени характерны импрессионизм, ассоциативная композиция, нединамичный сюжет. Их содержание отличает напряженный психологизм, противоречивость душевных переживаний и философичность. Ключевыми темами, развивающимися в драмах, становятся тема искупления любовью, поиска духовной цельности и преодоления экзистенциального конфликта, с которым сталкиваются герои.
Ключевые слова
Писатель русского зарубежья Юрий Петрович Миролюбов (1892-1970) много писал о славянских древностях. Его имя связывается с происхождением легендарной «Велесовой книги». В данной статье в широком историко-литературном контексте рассматривается его оригинальное литературное творчество, тематически связанное с Рождеством и Пасхой. Сын священника, Миролюбов смог создать самобытные святочные и пасхальные истории. Он вернул уже сложившуюся жанровую традицию рождественской (святочной) и пасхальной литературы к ее фольклорным истокам, освободил от сугубо литературных наслоений и сюжетных стереотипов. Юрий Миролюбов стремился вывести рождественские и пасхальные сюжеты за рамки нравоучительной (тем более, развлекательной) словесности, поместить их в русло народной, «русской эпопеи». Так назвал «Лето Господне» И. С. Шмелев, по-своему также обновивший канон русской календарной (рождественской и пасхальной) литературы. В художественной прозе Юрий Миролюбов выступал как ученый-этнограф, чуткий записчик бытовых явлений и психологических состояний. Зато в тех трудах, которые Миролюбов относил к научным, он становился вольным художником, свободно обращающимся со сложнейшим и слабо исследованным материалом, тем не менее существующим в заповедных глубинах народного сознания.
Ключевые слова
Первые литературные опыты Платонова, равно как у многих прозаиков двадцатых годов, связаны со стихами, которые занимают значимое место в его раннем творчестве. Стихотворения являются теми текстами, в которых формировался неповторимый стиль писателя. Статья посвящена анализу музыкальных образов и мотивов, которые содержатся в двух поэтических книгах: «Голубая глубина» (1922) и «Поющие думы» (1926-1927). Лейтмотивом, присутствие которого обусловлено влиянием пролеткультовской поэзии, в первой части стихотворного цикла «Голубая глубина» является музыка машин. В ряде стихотворений этого раздела музыка машин - часть характеристики утопического Нового Града, который строят пролетарии. В финале первой части «Голубой глубины» появляется образ неспетой песни, отсылающий к альтернативным рационально-технократическим способам познания мира. В сюжете второй части сборника мотив музыки машин трансформируется в образ музыки мысли. Как показал анализ цикла стихов «Поющие думы», в сравнении с «Голубой глубиной» эта книга имеет сюжет, где по-новому взаимодействуют музыкальные мотивы и темы. Развитие этого сюжета осуществляется по принципу контрапункта.
Ключевые слова
В статье на материале повестей А. Платонова 1930-х годов («Котлован», «Впрок», «Хлеб и чтение», «Ювенильное море», «Джан») рассматривается жанровая стратегия писателя. Указанные повести стали связующим звеном между двумя романами Платонова - «Чевенгур» (1926-1928) и «Счастливая Москва» (1933-1936). Целостный анализ повестей 1930-х годов в диалектике жанрового развития позволяет точнее понять художественный мир А. Платонова, роль жанра в реализации творческого замысла, специфику жанрового мышления, в том числе выявить взаимосвязь жанровой и утопической/антиутопической стратегий писателя. В статье делается вывод о том, что повести Платонова 1930-х годов составляют своеобразный цикл и объединены общим сюжетом «испытания», типом героя (деятель-странник), поэтикой финалов. Реконструкция авторской модели жанра и его динамики в творчестве одного из центральных писателей русской и мировой литературы новейшего времени позволяет глубже понять художественную природу, роль и генезис повести в жанровых исканиях литературы XX века.
Ключевые слова
Творчество А. Платонова 1930-х годов исследователи называют «испытанием утопии». В этот период Платонов пишет повести «Котлован», «Впрок», «Хлеб и чтение», «Ювенильное море», «Джан». «Вторая природа» жанра указанных повестей в исследовательских интерпретациях названа по-разному: утопия, антиутопия, метаутопия, дистопия. Анализ повести «Ювенильное море» позволяет определить ее как квазиутопию. Квазиутопическая реальность возникает, во-первых, через трансформацию жанра производственного романа; во-вторых, через борьбу и примирение положенных в основу конфликта и системы персонажей повести двух видов утопии - «утопии бегства» и «утопии реконструкции» (Л. Мэмфорд); в-третьих, при помощи традиционного для поэтики А. Платонова приема конъюнкции (противопоставления-сопоставления), который позволяет рассматривать «Ювенильное море» в контексте повести «Хлеб и чтение», тем более что оба произведения были задуманы писателем как части трилогии «Технический роман». Принцип конъюнкции стал ведущим и в диалоге утопии/антиутопии: в этом отношении повести «корректируют» друг друга.
Ключевые слова
В статье рассмотрен жанровый синтез в повести-хронике А. Платонова «Впрок». Синтетическая природа произведения складывается из сочетания черт нескольких жанров: повести, хроники, очерка. В работе анализируются основные черты указанных жанров и их специфика в произведении Платонова. Жанровый синтез в повести тесно связан с сюжетом «испытания правды». Платонова волнует вопрос, как осуществить «правду социализма» в колхозном строительстве, и он вступает в полемику не только со Сталиным, но и с лидером советской литературы М. Горьким: полемизирует с горьковской трактовкой «новой правды», которую должен был утверждать советский очерк. Отказавшись от очерковой формы освещения событий «от автора», писатель обращается к форме «рассказ в рассказе», что позволило ему избежать прямых авторских оценок и реализовать установку на многоголосье, сопряжение нескольких точек зрения. Существенным в статье стал анализ способов выражения авторской позиции и субъектной организации текста. В работе также сделана попытка выявить зоны утопии/антиутопии в зависимости от ракурса видения «новой правды».
Ключевые слова
В статье анализируется природный образ сада в романе «Доктор Живаго», на примере которого ярко проявляется влияние античной и христианской культуры на художественное и философское мировоззрение Бориса Пастернака. В античной литературной традиции сад выступал мифологическим и идиллическим локусом счастливой жизни. В христианстве с садом связаны основные вехи библейской истории: Эдем, Гефсиманский сад. В русской литературе сад играет важную роль, начиная с эпохи барокко и классицизма, и заканчивая символизмом. Пастернак, несомненно, учитывает все эти предшествующие традиции. По частотности образ сада - один из ведущих в его лирике, в нем концентрируются мифологические и философские истоки мировосприятия поэта. В романе «Доктор Живаго» сад, соединяя в себе природное и культурное начала, становится символическим воплощением тем истории, творчества, веры. Вводя образ сада в разных его воплощениях (палисадник, кладбищенский огород, парк) в прозаический текст, Пастернак описывает запущенность и заброшенность человеческих садов, но при этом именно этот образ (Гефсиманский сад) становится кульминационным смысловым образом поэтической части, провозглашающим христианскую идею воскресения.
Ключевые слова
Б. Зайцев - значимая фигура русского зарубежья, эмигрант «первой волны», его проза оставила заметный след в русской литературе. Одним из излюбленных жанров писателя стал жанр рассказа. Предметом исследования данной статьи является рассказ «Осенний свет», впервые опубликованный в 1919 году. Рассказ относится к переходному периоду творчества писателя, когда его стиль претерпел существенные изменения. Важное место в творчестве Б. Зайцева занимает световая символика. Основополагающей она является и в рассказе «Осенний свет», что заявлено уже на уровне названия произведения. В статье делается вывод, что в рассказе мотив света семантически близок образу луны, который генетически восходит как к романтической эстетике, так и к русской религиозно-философской традиции. В рассматриваемом рассказе данный мотив, являясь символом уходящего в прошлое идеального мира, включен в структуру образа главного героя. Солнечный свет в художественном пространстве текста не проникает на землю, он находится в туманной дымке. Дымкой окутаны и мысли героя, охваченного сомнениями. Зыбкость жизни и тленность существования подчеркивает в рассказе свет луны, призрачный и безжизненный.
Ключевые слова
В шукшинском тексте обращает на себя внимание своего рода «гимн» субботе с ее баней. С одной стороны, освобождающийся в субботу от подневольного колхозного труда центральный персонаж противопоставляется автором своим односельчанам. Прослеживается изменение семантики таких слов, как «преподобный», «бесконвойный», «выпрягаться». С другой же стороны, праздничная суббота замещает христианское воскресение, что свидетельствует о трансформации православной традиции в советское время. Алеша Бесконвойный в контексте «большого времени» русской культуры продолжает субдоминантную линию юродства. В этом контексте нарушение им «закона» (принципиальный отказ от работы по субботам), воспринимаемое окружающими как недолжное и вызывающее чудачество, продолжает православную традицию неприятия греховной повседневности. Баня теряет функцию средства телесного очищения и соотносится со спасением души героя. Однако то же самое «субботничество» в культурном бессознательном автора символизирует и горестное забвение русскими людьми советского времени пасхальных истоков их собственной культуры, ее замещение другими моделями поведения.